Он помедлил и – жажда мучила его не меньше – тоже напился.

Кентавр ждал, пока они пили, потом потянул их дальше.

Дальше – это было вверх по поросшему лесом противоположному склону долины. Им раньше казалось, что они вымотаны до последней степени. Они ошибались. Кентавр был резв, как козочка, и, похоже, удивлялся, что им трудно. В конце концов Элли свалилась в полном изнеможении и не могла больше подняться; кентавр вернулся, подошел к ней и грубо пошевелил ее копытом с тремя пальцами.

Макс ударил его сразу обоими кулаками. Кентавр не сделал ни малейшей попытки дать ему сдачи, а только глядел на него с прежним идиотским изумлением. Подошел арьергардный кентавр, парочка посовещалась. После этого они сделали передышку минут на десять. Макс сел рядом с Элли и озабоченно спросил:

– Ну как, тебе полегче?

– Не надо говорить.

Минут через десять задний охранник втиснулся между ними и отогнал Макса, напирая на него. Тем временем другой кентавр подергал поводок Элли. Тот сократился, и Элли пришлось с трудом подняться на ноги. В дальнейшем кентавры еще дважды давали им передохнуть. Время, которое они провели в пути, показалось Максу и Элли вечностью, солнце висело уже низко над горизонтом, когда они оказались на густо поросшем лесом плато. Тут они прошли (Макс считал шаги) с милю, хотя по ощущениям это было больше похоже на десять. Потом остановились.

Макс и Элли оказались на поляне, густо усыпанной опавшими иглами деревьев. Задний охранник подошел к конвоиру, взял у него конец поводка, к которому был привязан Макс, и захлестнул его вокруг комля дерева; поводок сразу прилип. Другой кентавр сделал то же самое с поводком Элли, но дерево выбрал футов на сорок в сторону. Проделав это, они грубо погнали Макса и Элли друг к другу, время от времени останавливаясь и поглаживая поводки, пока те не стали совсем тонкими. В конечном итоге Макс и Элли могли сойтись и даже пройти друг мимо друга.

Похоже, что это не понравилось кентаврам. Один из них переместил конец поводка Макса дальше внутрь кустов, окружавших поляну, при этом оттащив его. На этот раз они не могли подойти друг к другу ближе чем на шесть футов.

– Что это они делают? – спросила Элли.

– Похоже, не хотят, чтобы мы могли объединить усилия.

Покончив с этим делом, кентавры ускакали. Элли поглядела им вслед, начала всхлипывать, а потом расплакалась, уже не сдерживаясь. Слезы катились по ее грязному лицу, оставляя на нем бороздки.

– Прекрати это, – жестко сказал Макс, – хныканье нам не поможет.

– Я не могу с собой ничего поделать, – почти прокричала она. – Я была храброй весь этот день, по крайней мере старалась быть. Я… – Она упала ничком и в голос заревела.

Распластавшись на земле и вытянувшись, насколько мог, Макс только-только смог дотянуться до головы Элли. Он погладил ее свалявшиеся волосы.

– Ничего, девочка, – тихо сказал он, – поплачь, если это тебе хоть немного поможет.

– Макси, Макси! Привязана… как собака.

– Вот это мы сейчас и попробуем рассмотреть. – Он сел и начал обследовать свой поводок. Чем бы ни была эта веревкообразная штука, уж веревкой-то она точно не была. Своей гладкой, блестящей поверхностью она скорее напоминала змею, хотя конец ее, обвивавшийся вокруг Максовой лодыжки, не имел никаких различимых черт. Она просто сливалась сама с собой, образуя петлю. Макс поднял часть поводка и почувствовал в нем легкое биение вроде пульса. Он погладил «веревку», как это делали у него на глазах кентавры, и та ответила ему потоком пульсаций, не делаясь, однако, при этом ни короче, ни длиннее и не ослабляя хватки.

– Элли, – объявил он, – да ведь эта штука живая!

Она подняла тоскливое лицо.

– Какая штука?

– Да эта веревка.

– А, эта! Конечно.

– В крайнем случае, – продолжал Макс, – если уж она и не живая, то и не совсем мертвая. – Он снова испытал на ней свой нож и снова без малейшего успеха. – Вот точно, будь у меня спички, она бы закричала у меня «мамочка». Элли, у тебя нет зажигалки?

– Я не курю.

– Я вот тоже. Что ж, может быть, мы сумеем добыть огонь каким-нибудь другим способом. Трением двух палок или еще как-нибудь.

– Ты умеешь это делать?

– Нет. – Он продолжал поглаживать и похлопывать живую веревку, но, хотя каждый раз были ответные пульсации, прикосновение его, видимо, было каким-то не таким; с поводком не происходило ничего. Он был погружен в это бесплодное занятие, когда услыхал свое имя.

– Макс! Элли!