Поэтому для меня как гром среди ясного неба прозвучал голос Пэта, когда он свистом разбудил меня посреди ночи и весело прокричал:

С днем рождения!

Как? С чьим?

С твоим, придурок. Нашим. Что с тобой? Считать разучился?

Но ведь…

Да подожди ты. Сейчас как раз вносят торт и все собираются петь «С днем рождения». Я спою вместе с ними, для тебя.

Пока они занимались этими делами, я встал, натянул штаны и прошел в столовую. По корабельному времени была глубокая ночь, и здесь горело только дежурное освещение. В его свете я рассмотрел часы и календари – так и есть, по Гринвичу был наш день рождения, а если гринвичское время пересчитать на наше, домашнее, там сейчас как раз ужин.

Но это же не мой день рождения. Я живу по другому времени, и это казалось неправильным.

Задул все с одного раза, малыш, радостно объявил Пэт. Теперь-то уж мы обязательно продержимся еще год. Мама спрашивает, испекли ли тебе тортик?

Скажи ей, что да.

Ничего, мне, конечно, не пекли, но я был не в настроении объяснять, что и почему. Мама легко начинает нервничать, даже если ей не объясняешь эйнштейновскую концепцию времени. А вот Пэт мог бы и сам понять.

Родители подарили Пэту новые часы, и он сообщил: для меня оставили коробку конфет, – разрешаю ли я открыть ее и пустить по кругу? Я сказал ему: «Валяйте», уже не зная, то ли испытывать благодарность за то, что обо мне помнили, то ли обидеться за «подарок», которого я не могу ни потрогать, ни увидеть. Чуть позднее я заявил Пэту, что мне надо спать и, пожалуйста, пусть скажет всем «спокойной ночи» и «спасибо» от меня. Но заснуть не получилось. Я лежал без сна, пока в коридорах корабля не зажглись огни.

Через неделю меня на столе ждал праздничный торт, и все пели мне «С днем рождения» и надарили мне уйму приятных, но совершенно бесполезных подарков – много ли можно подарить человеку на борту корабля, когда все вы питаетесь в одной столовой и все, что вам нужно, берете с одних и тех же складов. Когда кто-то заорал: «Речь!» – я встал и сказал всем спасибо, а потом я танцевал с девушками. И все-таки я не чувствовал радости от своего дня рождения, потому что тогда, несколько дней назад, у меня уже был день рождения.

Кажется, на следующий день дядя Стив заглянул ко мне в каюту.

– Где это вы скрываетесь, юноша?

– Чего? Нигде.

– Вот и я так думаю. – Он расположился на моем стуле, а я снова уселся на койку. – Как только я ни начну тебя высматривать, тебя всегда нигде нет. Ты же не все свое время стоишь вахты или работаешь. Так где же ты?

Я не ответил. Где-где! Там, где я чаще всего бываю, на койке, разглядывая потолок. Дядя Стив продолжал:

– Я уже давно понял, что, если кто-нибудь на борту корабля приобретает привычку забиваться в угол, не надо ему мешать. Одно из двух: или он справится с этим сам, или он в один прекрасный день выйдет через шлюз наружу, не потрудившись надеть скафандр. Как бы там ни было, он не хочет, чтобы его трогали. Но ты – сын моей сестренки, я за тебя отвечаю. В чем дело? По вечерам ты никогда не приходишь повеселиться или сыграть и ходишь везде с вытянутой физиономией. Что тебя гложет?

– У меня все в порядке! – со злостью крикнул я.

Дядя Стив презрительно выругался.

– Выкладывай, малыш. Ты совсем изменился с того времени, как пропал «Васко». Из-за этого? Нервишки сдают? Если так, то у доктора Деверо есть уйма синтетической отваги. В таблетках. Совсем не обязательно, чтобы кто-нибудь знал, что ты их глотаешь, – и стыдиться тут нечего, у любого нервы могут сдать. Не хочу даже и рассказывать тебе, в какой отвратительной форме это было у меня, когда я первый раз попал в заварушку.

– Нет, не думаю, что это страх. – Про себя я подумал: а может и вправду? – Дядя Стив, что случилось с «Васко»?

Он пожал плечами.

– То ли факел пошел вразнос, то ли врезались во что-нибудь.

– Но ведь факел не может пойти вразнос… ведь правда не может? И врезаться там не во что.

– Верно. И то и другое. Но если факел все же взорвался? В миллионную долю секунды корабль превратился в маленькую звезду. Легче способа умереть и не придумаешь. В первом варианте все произойдет почти так же быстро, не успеешь и заметить. Ты задумывался когда-нибудь, сколько кинетической энергии мы набрали в эту посудину при такой скорости? Док Бэбкок говорил, что когда мы достигнем скорости света, то станем просто-напросто плоским волновым фронтом, хотя при этом будем весело лопать картошку с кетчупом, ничего такого не ощущая.

– Только скорости света мы никогда не достигнем.

– Доктор тоже подчеркивал это. Мне надо было сказать «если». Так тебя это беспокоит, малыш? Боишься, что летим-летим, а потом – трах! Как «Васко»? Если ты этого боишься, то подумай о том, что почти все способы умереть в своей постели куда хуже… Особенно если ты будешь настолько глуп,