– Ну, сынок, мы с твоей матерью старались научить тебя, что такое хорошо и что такое плохо. Ты только не забывай, что ты – Бартлетт, и тогда не наделаешь слишком много ошибок. А про это, другое, ну, ты всегда задавай себе вопрос, та ли это девушка, какую ты с гордостью привел бы домой познакомить со своей матерью, – это все, чего я хочу.

Я пообещал это – мне пришло в голову, что у меня не будет особых шансов попасть в дурную компанию, когда эти самые психологи буквально по косточкам разобрали всех будущих участников проекта «Лебенсраум». Паршивой овце в это стадо просто не пробраться.

Когда я вижу, насколько наивны мои родители, я невольно задаюсь вопросом, как род человеческий ухитряется продолжать цепочку рождений? Но все равно это было крайне трогательно, и я по достоинству оценил муку, через которую прошел отец, чтобы поговорить начистоту, он всегда был приличным парнем, и намерения у него всегда были самые наилучшие.

У меня было последнее свидание с Моди, но о нем и сказать-то особенно нечего: мы провели его, сидя у кровати Пэта. Она сама поцеловала меня на прощание – ей так Пэт велел. Какого черта!

В Швейцарии я пробыл всего два дня. Я бегло осмотрел Цюрихское озеро, этим все развлечения и закончились. Время было забито до отказа – они пытались поскорее вбить в меня все то, что Пэт изучал неделями. Сделать это было невозможно, так что мне дали кассеты с микропленкой, по которым я должен был учиться уже во время полета.

Кое-какое преимущество у меня было – в нашей школе одним из обязательных курсов был вспомогательный язык Планетной лиги – а этот самый ПЛ- жаргон являлся рабочим языком проекта «Лебенсраум». Нельзя сказать, чтобы я умел на нем говорить, когда попал сюда, но это было не особенно трудно. Конечно, с непривычки некоторые слова звучат немного глупо, но потом привыкаешь, а вся техническая терминология, как всегда, шла на женевском международном.

В действительности, как указал руководитель подпроекта профессор Брунн, телепатическому коммуникатору и не надо было ничего особенного изучать перед началом рейса; основная цель центра подготовки была в том, чтобы собрать весь экипаж в одном месте, чтобы они вместе жили и питались, а психологи смогли выявить мелкие трения между ними, которые не обнаружили с помощью тестов.

– В отношении тебя, сынок, у нас сомнений нет. У нас есть данные твоего брата, и мы знаем, насколько близко совпадают ваши тесты. А вы, телепаты, должны очень сильно отклоняться от общепринятых стандартов, чтобы мы кого-то из вас дисквалифицировали.

– Сэр?

– Не понимаешь? Мы можем отклонить кандидата в капитаны корабля всего лишь за то, что у него низкий уровень сахара в крови перед завтраком, потому что он, теоретически, может вспылить, пока не получит свою утреннюю кашку. Любую вакансию мы можем заполнить двумя десятками кандидатов и можем, соответственно, жонглировать ими, пока команда не окажется подобранной, как группа цирковых акробатов.

Но к вам, ребята, это не относится. Вас так мало, что мы должны допустить у вас любую эксцентричность, лишь бы она не угрожала безопасности корабля. Я, например, и глазом бы не моргнул, если бы ты верил в астрологию. А ты веришь в нее?

– Помилуй бог, конечно нет! – ответил я, совершенно шокированный.

– Вот видишь? Ты нормальный, разумный парень, ты вполне нам подойдешь. Да что там, если бы это было так уж необходимо, мы взяли бы твоего брата даже на носилках.

Когда я попал в Цюрих, там оставались одни телепаты. Капитаны, астронавигаторы и инженеры факельных приводов первыми отправились на свои корабли, за ними последовали специалисты и вспомогательные работники. Все «пассажиры» были уже на борту, за исключением нас. И мне едва хватило времени, чтобы познакомиться хотя бы со своими коллегами-телепатами.

Мы представляли собой странную компанию, и я начал понимать, что имел в виду профессор Брунн, говоря, что нам, психам, позволительны некоторые отклонения от нормы. Нас было двенадцать человек; я имею в виду – двенадцать только для нашего «Льюиса и Кларка», для всех двенадцати кораблей флота собрали полторы сотни телепатов – по одному от каждой телепатической пары, которую сумел завербовать ФДП. Я спросил одного из старожилов, Бернарда ван Хоутена, зачем на каждом корабле так много телепатов?

Он с жалостью посмотрел на меня:

– Да подумай ты сам своей головой, Том. Что ты сделаешь, если в твоем приемнике сгорит лампа?

– Сменю ее, конечно.

– Вот и ответ. Мы – запасные части. Если любой из членов телепатической пары умрет или с ним произойдет еще что-нибудь, этот «приемник» сгорит окончательно. Тогда они переключаются на другого из нас. Они хотят быть уверенными, что хотя бы одна из телепар проработает до конца полета… они на это надеются.

Мне едва хватило времени запомнить их имена, до того как нас увезли на корабль. Тут были я сам и Бернард ван Хоутен, китайско-перуанская девушка по имени Мэй-Лин Джонс (только она произносила свою фамилию как «Хон-Эйс»), Руперт Хауптман, Анна Горошен, Глория Мария Антонита Докампо, Сэм Рохас и Пруденс Мэтьюз. Эти были более-менее моего возраста. Затем шел Дасти Родс, выглядевший лет на двенадцать, заявлявший однако, что ему