занимаешься этим делом, оно тебя рано или поздно угробит, это уж точно. Так что постарайтесь, чтобы хотя бы на этой стадии ваши родители не стали возражать. Я лично не против – мужчина имеет право умереть так, как хочет. Это единственное, что правительство не успело обложить налогом. Но нет ни малейшего смысла акцентировать внимание на том, что один из вас не вернется.

Насчет того, что родители сдадутся, дядя Стив оказался прав; через три недели Пэт отбыл в центр подготовки.

Я до сих пор не знаю, почему это оказался именно Пэт. Мы не бросали жребий, у нас не было скандала по этому поводу, и я ни с чем не соглашался, просто отправился Пэт.

Несколько раз я пытался поговорить с ним, но каждый раз он отмахивался от меня, говорил, чтобы я не переживал и подождал, пока все устроится само собой. И в какой-то момент я обнаружил, что само собой разумеется, что летит Пэт, а я остаюсь. Возможно, мне надо было упереться в тот день, когда мы подписывали контракт, когда Пэт не стал подписываться первым, а предоставил это мне, в результате чего я оказался этой самой второй договаривающейся стороной, которая остается, а не третьей, которая летит. Но тогда казалось, что нет ни малейшего смысла устраивать скандал, ведь, согласно договоренности, закрепленной в контракте, эти две стороны считались взаимозаменяемыми. Пэт указал мне на это прямо перед тем, как мы подписались; важно было, только чтобы контракт был подписан, пока родители согласны, – важно было получить их подписи.

Пытался ли Пэт уже тогда переиграть меня? Даже если так, то я не слышал, чтобы он мысленно это проговаривал. С другой стороны, а стал бы делать такое я, приди мне это тогда в голову? Не знаю, просто не знаю. Короче говоря, потихоньку мне стало ясно, что все уже решено, семья наша считала это само собой разумеющимся, люди из ФДП – тоже. Ну я и заявил Пэту, что с этим надо еще разобраться. В ответ он просто пожал плечами и сказал, что он тут ни при чем. Может, я могу заставить их передумать… если, конечно, мне наплевать, что я могу все порушить.

Мне не хотелось этого делать. Мы не знали тогда, что люди из ФДП скорее зарыдают и будут ползать перед нами на коленях, чем позволят паре молодых здоровых телепатов покинуть проект; мы-то думали, что у них огромный выбор. Я думал, что, если я стану возражать, они могут просто разорвать контракт. Они могли это сделать, заплатив незначительную неустойку, в любой момент, вплоть до самого дня отлета.

Вместо этого я поймал папу один на один и поговорил с ним. Уже по одному этому можно судить о том, в каком отчаянии я был; ни Пэт, ни я никогда не беседовали с родителями один на один друг о друге. Мне было нелегко это сделать, я заикался и с большим трудом смог объяснить отцу, почему считаю себя обманутым.

Папа выглядел обеспокоенным, он сказал:

– Том, я так понимал, что вы с братом уже решили это между собой?

– Вот это-то я и пытаюсь тебе сказать. Мы ничего не решали.

– Ну и что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Да я хочу, чтобы ты заставил его поступать честно. Мы должны бросить жребий – или еще как-нибудь. Или ты сам можешь сделать это за нас, чтобы все было по-честному. Ты можешь это сделать?

Отец занялся своей трубкой, как он делал всегда, когда хотел потянуть время. В конце концов он произнес:

– Том, я не понимаю, как ты можешь все переиграть теперь, когда решение уже принято. Если только ты не хочешь, чтобы я разорвал этот контракт. Это было бы не просто, но я могу.

– Но я не хочу разрывать контракт. Я только хочу получить равный шанс. Если я выиграю, это ничего не изменит, просто полечу я, а Пэт останется.

– Мм… – Папа несколько раз затянулся с крайне задумчивым видом. – Том, ты видел, как последнее время выглядит твоя мать?

Я видел, правда я мало говорил с ней. Она двигалась подобно зомби, с горестным и страдающим видом.

– А что?

– А то, что я не могу сделать этого с ней. Сейчас она страдает, заранее прощаясь с твоим братом; я не могу заставить ее пройти через все это еще и из-за тебя. Она просто этого не выдержит.

Я знал, как трудно ей все это давалось, однако не понимал, что изменится, если мы поменяемся местами.

– Ты же не хочешь сказать, что маму больше устраивает такое положение вещей? Что она предпочитает, чтобы летел Пэт, а не я?

– Не хочу. Ваша мать любит вас обоих одинаково.

– Тогда для нее это будет все равно.

– Не будет. Сейчас она страдает оттого, что теряет одного из своих сыновей. Если вы теперь поменяетесь местами, ей придется проходить все по-новой из-за другого сына. Это нечестно по отношению к ней. – Он выбил трубку о пепельницу. Этот стук, словно удар гонга, извещал об окончании совещания. – Нет, сынок. Боюсь, тебе просто придется примириться с этим решением.

Это был безнадежный разговор, поэтому я заткнулся. Если уж отец говорит о мамином благе, спорить было все равно что пытаться бить козырного туза.

Через четыре дня Пэт отправился в центр подготовки. В эти дни я мало его видел, только в те часы, которые мы проводили в здании компании «Транс-