пары. Иногда, когда мы отличались друг от друга, я оказывался на четверть дюйма выше и на фунт тяжелее; затем мы уравнивались. В школе мы получали одинаково хорошие оценки, у нас одновременно резались зубы. Что у него было – так это хватка, не в пример моей, что психологи называют «социальной иерархией». Но все это было неуловимо настолько, что различить было невозможно, а со стороны так и вовсе не было заметно. Насколько я помню, началось это с пустого места, однако развилось в схему поведения, поломать которую не смог бы ни один из нас, как бы ему этого не хотелось.

Может, если бы акушерка первым приняла меня, когда мы родились, именно я бы и получал больший кусок. А может быть, она как раз меня первым и приняла – я же не знаю, как все это началось.

Только не думайте, что быть близнецом, который всегда получает меньший кусок, очень плохо. Чаще всего это хорошо. Ты попадаешь в толпу незнакомых людей, где чувствуешь себя робко и неуверенно, но в паре футов от тебя твой близнец, и ты больше не одинок. Или ты получил от кого-то удар в челюсть, а, пока у тебя все плывет перед глазами, твой близнец ударил его, и победа на вашей стороне. Ты провалился на экзамене, и твой близнец провалил его с таким же треском, так что опять ты не один.

Но не думайте, что быть близнецом – это значит иметь очень близкого и верного друга. Это совершенно не так, и в то же время это нечто большее.

Впервые мы с Пэтом столкнулись с Фондом далеких перспектив, когда этот самый мистер Гикинг заявился к нам домой. Мне он не понравился. Папе он тоже не понравился, и он хотел вытолкать его взашей, однако тот уже сидел за столом с чашкой кофе в руке, потому что мамины представления о гостеприимстве были самые что ни на есть твердые.

Таким образом этому типу Гикингу и было дозволено изложить, что же именно привело его к нам. Он был, по его словам, местным агентом «Генетических исследований».

– Это что еще такое? – резко спросил папа.

– «Генетические исследования» – это научное агентство, мистер Бартлетт. Задача проекта состоит в сборе данных о близнецах. Ведется эта работа в интересах всего общества, и мы надеемся на ваше сотрудничество.

Папа набрал в легкие побольше воздуха и влез на воображаемую трибуну, которая у него всегда была наготове.

– Снова правительство лезет в мою жизнь! Я добропорядочный гражданин: я плачу по счетам и содержу свою семью. Мои ребята ничем не хуже других, и я устал от того, как к ним относится правительство. И я не позволю, чтобы их тыкали, кололи и исследовали, для того чтобы доставить удовольствие какому-то там бюрократу. Мы хотим только одного: чтобы нас оставили в покое и чтобы это самое правительство признало очевидный факт – мои ребята имеют не меньшее право дышать воздухом и занимать свое место под солнцем, чем кто-либо другой.

Отец не был невежественным человеком, просто во всем, что касалось нас с Пэтом, у него срабатывала автоматическая реакция, подобная рычанию собаки, которую часто пинают. Мистер Гикинг попытался было успокоить его, но не тут-то было. Если отец заводил свою пластинку, прервать его было невозможно.

– И передайте этому своему Департаменту контроля народонаселения, что я не собираюсь иметь ничего общего с их «генетическими исследованиями». Что они хотят выяснить? Вероятно, как предотвратить рождение близнецов. А что плохого в близнецах? Вот что было бы с Римом без Ромула и Рема? Ответьте мне! Мистер, да знаете ли вы, сколько…

– Пожалуйста, мистер Бартлетт, поймите, я не связан с правительством.

– Э? А что же вы сразу не сказали? Кто же вас тогда прислал?

– «Генетические исследования» – это агентство Фонда далеких перспектив.

Тут я почувствовал, что у Пэта неожиданно возник интерес к происходящему. Конечно, о Фонде далеких перспектив слышали все, но вышло так, что мы с Пэтом как раз только что сделали курсовую работу по некоммерческим корпорациям, причем использовали Фонд в качестве типичного примера.

Нас заинтересовали цели Фонда далеких перспектив. На его гербе были слова: «Хлеб, пущенный по воде»[19], а на первой странице устава – «На благо наших потомков». Дальше в уставе было напущено море юридического тумана, который управляющие Фонда понимали как указание тратить деньги только на то, на что ни правительство, ни какие-нибудь другие корпорации своих средств расходовать не станут. Того, чтобы предложенный проект был интересен с научной точки зрения и благотворен с социальной, было недостаточно; он должен был быть настолько дорогостоящим, чтобы никто за него не взялся, а возможные его результаты должны были сказаться в столь отдаленном будущем, что это не могло оправдать его в глазах налогоплательщиков или акционеров. Чтобы управляющие ФДП дали проекту зеленый свет, вы должны были предложить нечто такое, что будет стоить миллиард или больше и, скорее всего, не даст ощутимых результатов в течение десяти поколений, если вообще когда-нибудь их даст… что-нибудь типа проекта управления погодой (этим они уже занимаются) или проблемы, куда девается ваш кулак, когда вы разжимаете руку.

Самое смешное – что хлеб, пущенный по воде, действительно возвращался сторицей; на самых нелепых проектах ФДП заработал прямо-таки непристойные суммы денег – я имею в виду «непристойные» для некоммерческой организации. Возьмем космические путешествия – пару сотен лет тому назад эта проблема казалась прямо-таки нарочно придуманной для ФДП: поскольку это было фантастически дорого и не предлагало никаких ожидаемых результатов, сопоставимых с инвестициями. Одно время некоторые правительства занимались этим, имея в виду военное применение, но байройтское соглашение 1980 года покончило даже с такими работами.

Именно тогда Фонд далеких перспектив вышел на сцену и начал радостно транжирить деньги. Как раз в это время корпорация, к своему ужасу,