пришли немцы и взяли его голыми руками? Не дождетесь! Дайте ему сейчас же винтовку, чтобы он мог защищаться! Ну, быстро! Раз он партизан, то пусть им и будет!

Вбежала обратно в хату.

— Не переживай! Оружие тебе дадут! Я им…

Юрек от удивления широко открыл глаза.

— Мама!

Только теперь она присела на краешек койки и обняла сына. Из груди ее вырвался с трудом сдерживаемый плач.

— В ноги тебя ранили, сынок? В ноги, дорогой? Тебе очень больно?

— Теперь уже нет.

— Но было больно?

— Да, немножко.

— Вот видишь, видишь, а я тебя так просила…

Как будто бы от него зависело, быть или не быть ему раненым.

После смерти Здзиха каждый день был для нее мукой. Ей казалось, что раз они вместе пошли в партизаны, то и судьба их должна быть одинаковой. Со смертью Здзиха она оплакивала и своего сына и теперь облегченно вздохнула, когда узнала, что сын жив. Но если до этого не верила, что один из них может погибнуть, то теперь такая возможность казалась ей ужасающе реальной.

Пани М. имела основание радоваться визиту Француженки. Теперь снабжение госпиталя продуктами значительно улучшится. Все, что пани М. получала от родственников своих пациентов, она с общего согласия делила между всеми ранеными.

Дни тянулись, похожие один на другой. Временами поднятая кем-то тревога вынуждала Графиню прятать раненых. Тогда она взваливала их на спину, тащила в сарай, укрывала сеном или прятала в ржаном поле. Чаще всего тревога оказывалась ложной — просто не выдерживали у людей потрепанные нервы.

Однако пани М. не сердилась на них. Надо было быть бдительной, тем более что все свидетельствовало о том, что опасность с каждым днем возрастает. В близлежащих городах и в деревнях появлялось все больше вражеских солдат. Это было связано с радостной вестью о том, что началось наступление из-за Буга. Немцы намеревались закрепиться на Висле и поэтому заранее готовили тылы. Со дня на день они могли появиться и в Мочидлах.

Перемены коснулись и островецких партизан. Юрек узнал об этом из приказа, который случайно попал к нему в руки:

«Армия Людова, командование III округа. 13.VII 1944. Приказ № 16.

С сегодняшнего дня на базе существующих отрядов создается новая воинская часть под названием: 1-я бригада имени Келецкой земли в следующем составе…»

Далее перечислялись должности и псевдонимы лиц, среди которых Юрек нашел многих знакомых. Сержант Горец в соответствии с этим приказом назначался командиром 2-й роты 2-го батальона.

Приказ был подписан новым командующим округом подполковником Метеком. Итак, слухи о создании бригад подтвердились.

Неизвестный Юреку подполковник Метек, должно быть, серьезно взялся за дело. В одном из последующих его приказов говорилось: «Знакомясь с округом, я обнаружил, что некоторые районы либо поддерживают нерегулярную связь, либо вообще не имеют никакой связи с отрядами. Категорически предупреждаю, что виновные в халатности будут привлекаться к самой суровой ответственности».

«Командующий попал в самую точку», — думал Юрек. Связь у партизан действительно давно уже хромала. Случалось, что связной добирался раньше, чем сообщали пароль. Тогда возникали ситуации вроде той, в которую однажды попал один из связных. Он явился к крестьянину, которому должен был передать распоряжение командования. Поскольку оба не знали друг друга, партизан пытался выяснить, к тому ли человеку он пришел.

— У вас есть колодец, хозяин? — спросил он, как было условлено.

Крестьянин удивленно взглянул на него: тот стоял в нескольких шагах от колодца.

— Так вот же он, — ответил крестьянин, пожав плечами.

Отзыв должен был звучать иначе.

— Ну да, а колодец, понимаете, колодец у вас есть? — продолжал допытываться связной.

Но крестьянину надоели эти глупые расспросы:

— А это что, сарай, что ли? Вы же видите, что колодец.

Связной понял, что так они ни о чем не договорятся. Потеряв терпение, он сказал крестьянину, с чем и к кому пришел.

— С этого и надо было начинать, — засмеялся хозяин. — Нового пароля нам еще не сообщили, поэтому откуда я могу знать!

Теперь, как следовало из приказа, в этом отношении все должно было в корне измениться.

Но изменилось не только это. До Мочидлов доходили вести о том, что партизанские бригады с каждым днем росли и крепли, что установлена более тесная связь с наступавшей с востока 1-й армией Войска Польского, что участилась доставка с воздуха оружия и боеприпасов, улучшилось вооружение, снабжение продуктами. Партизаны внимательно следили за ходом наступления Советской Армии, отсчитывали дни, остающиеся до того момента, когда через пылающую линию фронта они смогут протянуть руку людям, идущим им на помощь, несущим освобождение.

Слухи о наступлении Советской Армии подтверждались и приказом командования Армии Людовой, который Юрек, не отрываясь, прочитал с пылающими от волнения щеками: «Борьба с гитлеровскими бандитами и захватчиками вступает в решающий этап. Союзническая Советская Армия вместе с Польской армией перешла Западный Буг и, прорвав фронт противника, развивает мощное наступление в направлении Люблина».

Значит, все это было правдой. Мучительно сознавать свое бездействие, когда происходят такие большие события. Юрек осматривал свои ноги, пробовал ходить. Однако идти в лес было еще рано.

Однажды ночью он проснулся и начал прислушиваться. Ему показалось, что где-то вдали раздается приглушенный гул канонады. Сердце радостно заколотилось в груди. Он закрыл глаза, затаил дыхание, чтобы лучше было слышно. Фронт грохотал, как буря, неся с собой свежий ветер. Дышать стало легче.

В эти дни Юрек хотел лишь одного — остаться живым. Глупо тонуть у самого берега, глупо умирать в последний день войны, когда кошмары оккупации остались позади. Когда надежда выжить становится близкой и чуть ли не ощутимой, возрастает цена собственной жизни. Каждый солдат боится больше всего первых и последних дней войны. Юрек их тоже боялся.

Из тройки друзей он остался теперь один. Какая участь ожидает его? Дойдет ли он? «Ведь кто-то должен дойти» — звучали в ушах слова, сказанные когда-то Здзихом, очень давно, чуть ли не год назад.

Тогда партизанская война ассоциировалась у них со вкусом подгоревшего на костре супа, запахом сосновой хвои и цветом серебристой луны на фоне темной лесной ночи. Дни сражений и ночных переходов изменили эту картину. Им пришлось познать еще привкус крови и вонь гноящихся ран.

В партизанские отряды вливались все новые и новые группы молодежи того же, что и они, возраста, с таким же, как и у них, жизненным опытом.

С той памятной ночи, когда фронт впервые дал знать о себе слабым отдаленным гулом, в Мочидлах воцарилось совершенно другое настроние: пани М. стала еще более энергичной, но и более нервной. Немецкие войска тянулись на восток днем и ночью. В любую минуту они могли обнаружить и госпиталь.

Наступило особенно беспокойное время.

По проселочным дорогам и лесным тропам сновали связные с донесениями и приказами. По ночам летели под откос немецкие эшелоны. Зеленые поляны расцветали белыми куполами парашютов. Дни считали по количеству проведенных боев, взорванных мостов, сожженных автомашин.

Партизанская война усиливалась, и это также было признаком приближающегося фронта. Время от времени в руки Юрека и других раненых попадали приказы, подписанные новым командующим округом. Трудно представить себе облик человека только на основании подписанных им приказов — лаконичных, деловых. Правда, одно можно было сказать твердо: он сумел вдохнуть новую жизнь в Островецкие леса и, что самое главное, умело руководил борьбой.

Тем временем то, чего больше всего боялась пани М., произошло.

Немцы нагрянули в деревню совершенно неожиданно в один из первых дней августа. Юрек в то время начинал уже ходить. Прячась, задворками пробрался он к ржаному полю. К счастью, немцам не понравилось в Мочидлах. Деревня была убогой и не внушала особых надежд поживиться. Бедность жителей на этот раз выручила их. Немцы ушли. Однако остался страх, сознание постоянно висевшей над ними опасности.

Юрека перевезли в другую деревню. Хотя на Келецкой земле не было в то время тихих уголков, все же казалось, что здесь немного спокойнее.

По ночам фронт стало слышно лучше. Люди всматривались в далекие вспышки над горизонтом, прислушивались к глухому гулу канонады. По поведению оккупантов пытались определить день освобождения. Наконец начали считать даже часы…

Никто не мог себе точно представить, как выглядит этот фронт.

Юрек ожидал увидеть бегущих немцев, мчащиеся танки и армаду самолетов, бомбящих противника. Однако небо было по-прежнему чистым, земля не дрожала от грохота бронированных машин.

Но вот однажды деревню охватил переполох. Ее взбудоражила весть о том, что немцы проводят облаву. В то время это было вполне вероятным.

Юрек вместе с Коноплей, раненным в бою под Пшеушином, спрятался в ржаном поле.

Солнце золотило налитые, спелые, готовые к жатве колосья. Пахло хлебом и землей. Юрек осмотрел винтовку, щелкнул несколько раз затвором и, убедившись, что оружие в порядке, стал жевать осыпающиеся зерна.

Звуки редких выстрелов раздавались где-то поблизости. Это напоминало скорее случайную стычку, чем настоящее фронтовое сражение. Время от времени партизаны осторожно выглядывали, чтобы разобраться в обстановке. Однако ничто не говорило о близости фронта. С каждым часом росло их беспокойство.

Спустя некоторое время Юрек снова высунул голову и вздрогнул. В нескольких десятках метрах от него стоял какой-то вооруженный человек.

— Конопля! Немцы!

Они припали к земле, прислушались. Вокруг по-прежнему царила тишина. На этот раз выглянул Конопля.

— Идет сюда, — шепнул он, крепче сжимая приклад винтовки.

Юрек приподнялся. Слышался шум раздвигаемых колосьев.

— Стой! — услышал он вдруг рядом с собой оклик по-русски. «Власовец», — мелькнуло в голове. Он вскинул винтовку:

— Сам стой!