В них посадили мертвецов,Отнюдь не самозванцев,Они блуждали б среди шхерНе хуже прочих на манерЛетучего Голландца.XIКогда-нибудь на тусклый светБредущих по небу планетИ вытащат небрежноДля опознания приметСкелет пятидесяти лет,Покрытый пылью снежной.Склепают ребра кое-как,И пальцы мне сведут в кулак,И на ноги поставят,Расскажут, как на пустыреЯ рылся в русском словаре,Перебирал алфавит,Как тряс овсяным колоскомИ жизнь анютиным глазкомРазглядывал с поляны,Как ненавидел ложь и грязь,Как кровь на лед моя лиласьИз незажившей раны.Как выговаривал слова,Какие знают дерева,Животные и птицы,А человеческую речьВсегда старался приберечьНа лучшие страницы.И — пусть на свете не жилец —Я — челобитчик и истецНевылазного горя.Я — там, где боль, я — там, где стон,В извечной тяжбе двух сторон,В старинном этом споре.
Не старость, нет, — все та же юностьКидает лодку в валуныИ кружит в кружеве буруновНа гребне выгнутой волны.И развевающийся парус,Как крылья чайки, волны бьет,И прежней молодости яростьМеня бросает все вперед.И сохраняющая смелостьИ гнев галерного раба —Такой сейчас вступает в зрелостьМоя горящая судьба.Ее и годы не остудят,И не остудят горы льда,У ней и старости не будет,По-видимому, никогда…
