принцессы и агрессивность Костыля, сделал преду­предительный выстрел и помчался спасать охраняемое тело. Но в какую сторону все они побежали, ночью было не разобраться. Откуда взялось молоко на лабазе — тоже. Ясно было одно: все эти события произошли в светлое время суток, судя по выстрелу, прозвучавшему в райо­не старой дойки, и фонарю Недоеденного, оставленно­му на лабазе.

То есть с момента исчезновения прошло часов сем­надцать, не меньше, и Кухналёв драконил своих охран­ников, которые сразу не доложили о происшествии и пы­тались исправить ситуацию своими силами. И только под асфальтовым катком тяжёлого гнева полковника они поколебали его версию, признались, что вступили в не­кий полушутливый сговор с Костылём. Охотовед попро­сил не реагировать, если услышат характерные возгласы принцессы либо увидят их совместную отлучку с лаба­за, и те согласились из мужской солидарности. Причина на это была уважительная: королевишна вела себя с Не­ доеденным игриво, если не сказать вольно, ибо создава­ла впечатление избалованной, распущенной женщины. Это было всеми замечено, в том числе и телохранителем принцессы, который не обращал внимания на забавы Её Высочества. Она наконец-то хоть на один вечер избави­лась от опеки венценосного отца, вспомнила, что при­ехала отдохнуть, порезвиться, набраться впечатлений, испытать новые чувства. Охранникам показалось, прин­цесса немного влюблена в очаровательного и остроум­ного охотоведа. Даже языковый барьер не удерживал: на все её речи Костыль отвечал двумя словами на ан­ глийском — уез и ехсизе ше, чем вызывал у неё приступ веселья. Она словно забыла, зачем приехала на лабаз, называла Недоеденного медведем и, верно, собиралась охотиться на него.

И охранники же подтвердили, что выстрел был из за- сидки, не исключено, что случайный либо из баловства, ибо потом послышались весёлый смех принцессы, вос­торженные и даже характерные её вопли:

— Вау! Вау!

Костыль тоже что-то говорил, но громким шёпотом и неразборчиво. Охранники решили, на лабазе начался роман, и не мешали принцессе, поскольку ориентирова­лись на поведение её телохранителя, который знал по­вадки своего охраняемого лица и ни на выстрел, ни на го­лоса никак не среагировал. Побежал он со своего поста, когда на лабазе стихли голоса, прекратилось всякое дви­жение, и тишина показалась подозрительной. Однако в засидку телохранитель не поднимался, а лишь несколь­ко раз окликнул принцессу, убедился, что там никого нет, и почему-то ринулся через поле к берёзовой роще. Тогда уже начало смеркаться, и охранники не увидели, в каком месте он исчез в лесу. Само поле и прилегающую опуш­ку они уже прочесали, но ничего не обнаружили, в том числе и следов, искать которые ночью, да ещё в районе активного движения зверя, бессмысленно.

Кухналёв тут же доложил губернатору результаты опроса, пообещал к вечеру найти принцессу с Костылём и попросил не извещать пока короля, а лучше напоить его, чтоб сломался и завалился спать. В это время ко­е-как приполз автобус с милиционерами, бывшими в оце­плении, и началось прочёсывание близлежащего леса. Ровная цепь помелькала на поле, углубилась в берёзо­вую рощу и пропала. А когда через сорок минут верну­лась, уже разрозненная, малыми группами, выяснилось, что потерялось трое сотрудников. Причём каждый был с рацией, но почему-то на вызовы не отвечал. Командо­вавший милиционерами капитан хотел было отказать­ся от поиска, ссылаясь на усталость сотрудников: тре­тий день стояли в оцеплении, — но попал под дружный рёв дуумвирата и снова погнал подчинённых в лес, уже в другом направлении. На сей раз не вернулось ещё чет­веро! Их подождали, постреляли из ракетницы, и Кухналёв всё-таки дал отбой: начался дождь со снегом и ве­тром. Одетые по-летнему милиционеры залезли в свой автобус, а охранники натянули тент и развели костёр воз­ле лабаза — кроме сырости заметно похолодало, а ран­ние сумерки довершили этот ненастный день. К тому же пришло сообщение, что в район исчезновения принцес­сы кроме воздушной группы МЧС выдвинулись ещё три наземные, вооружённые тепловизорами и прочей тех­никой поиска.

Зарубин поймал себя на мысли, что тихо ненавидит уже всех — Кухналёва, Недоеденного, своего шефа Фефелова, который всё ещё летал на вертолёте, грызущихся между собой егерей и даже безобидного генерала Гришу. Бродя по полю в одиночестве и размышляя над природой собственной агрессии, он вдруг наступил на что-то мяг­кое и сначала отдёрнулся: медвежьих свежих куч в ов­сах было в избытке. Но потом потрогал ногой, поднял и на ощупь понял: декоративная боярская шапка Деда Мороза!

И в тот же миг вспомнил предсказание Боруты: прин­цесса бежала с артистом!..

Когда Зарубин видел его в последний раз на этом поле, Дед Мороз был в шапке и убежал в ней. Конечно, он мог потом вернуться и потерять её, но не бросил бы. Значит, уронил шапку впопыхах, когда нельзя было останавли­ваться...

Деда Мороза здесь тоже считали нечистой силой, и идти сейчас к Кухналёву, чтоб сдать вещественное до­казательство, равносильно подставиться под его неу­молимый вздорный нрав. Неизвестно, что ему в голову взбредёт, однако в любом случае присутствие на поле от­мороженного артиста — факт очень важный. И хочешь или не хочешь, но прямо указывающий на то, что пред­сказания утонувшего Боруты подтверждались!

Кухналёв вместе с Мидаком откровенно дремали в ма­шине, и когда Зарубин открыл дверцу, оба вздрогнули и сделали озабоченный вид. Полковник оглядел наход­ку оловянным взором, потянул носом, затем конкретно понюхал.

— Знакомый мускусный запах... Где взял?

— Недалеко от лабаза, на поле.

— Если её схватил артист, — стал размышлять он, — значит, и меня тоже? Ты это хочешь сказать?

Ему можно было не отвечать. В возможности Деда Мороза Кухналёв поверить не мог, да и обидно было ез­дить на загривке сумасшедшего, куда интереснее звучит история про снежного человека.