Тем часом официант принёс форель, обжаренную в раскалённом оливковом масле и переложенную дольками печёной тыквы, утверждая, что это национальное литовское блюдо.
— В Пижме ловили? — спросил Игорь, только отведав деликатес.
— Какое там! — отмахнулся Костыль. — В Пижме ерши да плотва. По ледоставу налим пойдёт... Рыбалка здесь плохая.
— А мужики ловят...
— Кто сказал? Баешник?
Перед глазами опять встали эти двое с мешком: если там не рыба на приваду, то что? Можно было подвигнуть охотоведа и проверить, но в темноте и ёлку-то не найти...
— Баешник, — согласился Зарубин. — Давай спать?
Наверное, Олесь решил, что убедил наконец-то учёного.
— Значит, охота отменяется?
— Йети сегодня не придёт.
— Почему? Каждый день ходил...
— Вся эта нечисть учёных за версту чует, — серьёзно проговорил он. — И исчезает. Спугнул я его. Боюсь, и завтра не покажется... Загадка природы!
Костыль поразмыслил, помассировал недоеденную руку.
— Что ты хочешь сказать? Не пойму...
— Лешие заводятся не в лесах, а в мозгах, — уже без всяких намёков сказал Зарубин. — У кого завёлся, тот и видит.
— То есть у всех у нас глюки? — со скрытой яростью спросил охотовед. — Человек сорок видело одновременно. У моих егерей, у начальника охраны, полковника ФСБ, между прочим? У губернатора?
— Массовый психоз, коллективный религиозный страх в неестественной среде обитания. Перед естественными силами природы.
— И у собак религиозный? — ещё задиристо спросил Костыль.
— Собаки реагируют на ваш адреналин. Люди выдыхают его запах, в воздухе возникает перенасыщенный электролит.
— А Митроха? Дикий зверь, между прочим, в клетке сидит!
— В том-то и дело, что в клетке. Живёт с собаками всю жизнь и с людьми. Поведенческая реакция одна и та же.
Недоеденный обтёрся полотенцем, промокая свою густую растительность, и стал одеваться.
— Насколько я понял, ты приехал наши головы полечить? Не проблему решить, а мозги нам вправить? Слишком просто рассуждаешь!..
— Меня генеральный послал, Фефелов, — совсем уж раболепно признался Игорь. — Выбор пал на меня: начальству виднее, кого посылать. А я уж как умею, так и рассуждаю.
Фамилия столичного чиновника сработала, как пуля из манлихера. Костыль успел одеть штаны, подрубился и осел на лавку.
— Хрен знает... Может, ты и прав. Мы и в самом деле зашорились. И нам уже чудится...
Зарубин тоже стал натягивать одежду.
— Видишь, собаки сегодня молчат... Потому что люди успокоились, думают, приехал специалист по снежному человеку. Проблему решит, бояться нечего. И твой чуткий медведь не ревёт...
— И правда, — охотовед опять глянул на часы. — Второй час, а тишина... Так и быть, если ты прав... Если у нас тут в самом деле с мозгами... Если йети — полная дурь, я тебя отблагодарю.
— Не заморачивайся, Олесь, — сонно пробубнил Зарубин. — Пойдём спать.
— Я тебя провожу до башни, — услужливо предложил хозяин.
Надвратная башня изнутри оказалась двухкомнатной, уютной и натопленной. Строили её для губернатора и даже в шутку называли «воеводские палаты», но его охрана обследовала их и решительно забраковала. Здание было слишком открытым, чтобы, например, принимать тайных гостей, простреливалось отовсюду, ко всему прочему лестница в палаты была узкой и крутой. Губернатор сам поднялся и потом едва спустился, поэтому башню использовали для гостей молодых, юрких, а гульбище как наблюдательную площадку дежурного егеря, охранявшего территорию.
Спальня подивила невиданным сексодромом с подходящими для взлёта подушками и валиками, только стюардессы недоставало. Но судя по поведению охотомеда, она могла появиться в любой момент. Холодных на вид, но пылающих огненными копнами крашеных женщин с берегов Балтики здесь было подавляющее большинство.
Распрощаться у порога с Костылём не удалось: тот поднялся следом и включил свет. И уже тут разбудил гостя смелым заявлением:
— Знаешь, мне впервые разговаривать с приезжим человеком интересно, — признался он. — Ты прямой, открытый, не боишься правды сказать. Люблю таких. И интеллект... Со мной же никто не может тягаться но интеллекту. Я всех задавливаю. Собеседникам интересно — мне нет.
— Тебе надо служить в Госохотконтроле, — с невесёлой иронией проговорил Зарубин. — Туда сейчас весь интеллект собирают, который на старых