Во рту пересохло так, что язык натирает небо, настолько шершав. В горле першит, как при сильной ангине. До кухни – полтора десятка метров – я добираюсь натурально ползком минут десять, отдыхая после каждого усилия. Ричи недоуменно скачет вокруг, лает и, припадая на передние лапы, заглядывает в глаза: «Босс, все в порядке?» Даже Васька спустилась со шкафа, трется о мои волочащиеся по полу ноги и подталкивает своим широким лбом.
Сложнее всего подняться, чтобы добраться до крана. Делаю это, опираясь о табуретку, потом включаю кран и долго пью, наслаждаясь каждым глотком, и выпиваю, наверное, литра полтора. Никогда в жизни я не испытывал большего сушняка.
Исчезает дебаф от жажды, и я снова могу нормально двигаться.
Открываю холодильник и, не отходя от него, почти не пережевывая, пожираю все, что осталось от нашего с Кирой ужина. Принесенный ею кусок головки сыра съедаю, откусывая прямо от него. А потом я нахожу печеньки!
Кипячу воду, завариваю и пью чай, заедая его овсяным печеньем. «Кира, спасибо, это нереально вкусно!» – с удивлением думаю я. Никогда не любил печенье, тем более овсяное.
Дебаф слабости окончательно снят минут через двадцать. Теперь меня клонит ко сну. Допивая чай, обращаю внимание на уже знакомый черный ромбик с красным восклицательным знаком. Он раскрывается в важное системное уведомление:
Там еще много всего про повышение уровней внутримышечного креатинфосфата, гликогена, механизмов внутримышечной и межмышечной координации и тому подобного. Но в самом низу жирным шрифтом в красной рамке то, что, на мой взгляд, стоило бы сказать заранее! По крайней мере, до того, как разрешать мне нажать кнопку «Принять»!
Лучшая новость дня! А если бы я вспомнил про это нераспределенное очко только на следующем уровне? Вложил бы сразу два, и привет, окончательная смерть? Без реса?[40]
При одной мысли о таком вполне вероятном исходе я вспотел. Снова хочется курить, причем настолько сильно, что я чуть было не рванул в круглосуточный магазин за сигами. Удерживает лишь то, что дебаф «Никотиновой ломки» перед глазами – осталось всего восемь дней. Вытерплю.
Вместо этого вызываю и крою матом Марту, получаю в ответ, что ограничения не позволили бы ей вмешаться, даже будь она рядом, отправляю ее на фиг и иду спать.
Уже в постели проверяю – сила все-таки прибавилась. Об этом говорят цифра «7» напротив «Силы» и немного потвердевший бицепс. И, кажется, грудь тоже неощутимо подросла. А в остальном никаких изменений не заметил…
Будит меня отрывистый лай Ричи и требовательный нетерпеливый звонок входной двери. Смотрю на часы смартфона – половина восьмого. Кто это в такую рань? Встаю, спотыкаясь, одеваюсь и бегу к двери. В дверь уже стучат ногами. Вот это они зря, терпеть такое не могу, когда сзади сигналят нервные водилы, когда по телефону названивают безостановочно, а ты не можешь ответить, и когда колотятся в дверь кулаками и ногами.
– Панфилов, открывай! – слышу голос Яны за дверью.
– Иду, – раздраженно рявкаю в унисон лаю овчарки.
Запираю Ричи в ванной, чтобы он не напугал жену. Стук затихает, слышу, как она с кем-то шепчется. Открываю, и в дом, задев меня плечом, не здороваясь, врывается теща с пустыми баулами. «Здравствуйте, Наталья Сергеевна», – успеваю сказать ей в спину.
На пороге стоит Яна, красивая, в деловом костюме – белая сорочка, юбка чуть выше колен и легкий пиджак с короткими, чуть ниже локтей, рукавами. На руках – золотые часики и изящный браслет, которые я раньше у нее не видел. До меня доносится густой и влекущий аромат дорогого парфюма, запах которого мне тоже не знаком.
– Привет, Ян, – говорю как можно спокойнее, пытаясь унять участившееся сердцебиение.
Она не отвечает, через секундную заминку переступает порог и, не снимая обуви, идет в спальню. Вижу, как она окидывает оценивающим взглядом
