– Быстро убрал собаку! Мы торопимся!
Я жестом показываю – сейчас, минутку, говорю по телефону. Чуть не споткнувшись, обнаруживаю трущуюся о ноги Ваську: утро, босс, пора ням-ням. Ищу корм, но не могу найти, бардак. Хватаю пакет с молоком и наливаю в миску – ешь, киса. Теща открывает рот, и я предусмотрительно отключаю микрофон.
– Филипп, вы слушаете?
Чертыхаясь, включаю его снова.
– Да-да, что захватить?
– Сколько можно ждать? – рычит Наталья Сергеевна.
– …фотографию… Что, простите?
– Это не вам, продолжайте!
– Э-э… Фото можно в электронном виде, это нужно для пропуска. И еще…
– Панфилов! Я на работу опоздаю из-за тебя! – Это снова Яна, и в ее голосе уже слышны истерические, такие знакомые мне нотки.
Теща стоит руки в боки, сверлит взглядом, требуя немедленно прекратить разговор. Стиснув челюсти, иду выпускать собаку.
Из открытой двери ванной выскакивает Ричи и стартует рывок к теще, которая в панике рвет дистанцию, но я успеваю перехватить его за ошейник и веду на балкон.
– Рядом! Ричи! Рядом!
Он рвется в сторону, хрипит, натягивая ошейник, а его лапы скользят по линолеуму. Командую:
– Фу!
– Господи, страхолюдина-то какая! Ужас, ужас! – причитает разом вспотевшая Наталья Сергеевна.
– …документы занесете в отдел кадров, – невозмутимо заканчивает голос в трубке.
– Все понял, буду. Еще раз спасибо! До свидания! – закрываю балконную дверь, прижимая трубку плечом к уху.
– Хорошо, Филипп, всего доброго, ждем вас!
Отключаюсь. Наконец-то у меня есть работа. На меня одновременно накатывают чувство облегчения и волна удовольствия.
Падаю на диван, наслаждаясь моментом. Это настолько приятно, что, боюсь, могу привыкнуть. Вот так, значит, становятся трудоголиками и фанатами тайм-менеджмента? Жутко не хватает шкалы опыта, надеюсь, рано или поздно она проявится.
С грохотом что-то роняют в ванной, и я слышу многоэтажный мат в исполнении Натальи Сергеевны. Ричи, встав на задние лапы, скулит за стеклом балконной двери, а я бегу в ванную оценить масштаб разрушений.
– Мама! Ты что? – ругается Яна. – А если бы сломала себе что-нибудь?
– Ничего, ничего, доча, – бормочет теща, потирая лоб. – Что ж поделать, коль в доме мужика нет? Вот и висит все на соплях.
На полу валяется полка и все, что на ней стояло – гели, шампуни, мыло, моя пена для бритья, наши с Янкой бритвенные станки, зубные щетки, паста, разбитый стакан. Похоже, теща, проводя ревизию, уперлась весом в полку, та и рухнула, не выдержав центнера нагрузки.
Теща сгребает почти все в пакет, оставив лишь мою щетку.
– Бритву оставьте! – делаю попытку возмутиться. – И пена вам зачем?
– Я покупала! – заявляет Янка. – И они обе мои, я ими пользуюсь. А ты себе сам купишь, да и зачем тебе бритва? Бреешься раз в год!
Улыбаюсь. Меня уже забавляют их попытки вывести меня на скандал. Напротив, это становится последней каплей, и теперь я ничего не чувствую. Мне не жалко ничего из того, что они забирают. Пусть хоть весь дом вынесут, мне нужен только мой компьютер и матрац, спать я могу и на полу. Но вот эта вот мелочная месть женщины, которую я безумно любил вплоть до сегодняшнего утра, настолько показательна, что я не только не хочу с ней разговаривать, мириться и возвращать, но и вообще тихо радуюсь, что это случилось сейчас, а не через еще сколько-то лет. Гневя бога, радуюсь и тому, что у нас нет детей – не сложилось. Сначала она институт оканчивала, потом мы на ноги вставали и ждали, когда я начну серьезно зарабатывать… А потом и вовсе сама мысль о детях перестала приходить в наши (в мою – так точно) головы.
Яна словно читает мысли.
– Кстати, – между делом буднично говорит она. – Надо съездить в ЗАГС подать на развод. Я на этой неделе не могу, у меня много работы. В следующий вторник будь готов, я по времени напишу позже.
– Сообщи заранее, мне с работы надо будет отпроситься.
Она удивленно поднимает бровь, но никак не комментирует.
Наконец теща заканчивает сбор вещей, и Яна кому-то звонит:
