– Я отправил Уэса домой, – сказал он вместо того, чтобы пожелать мне доброго утра.

– Удивительно, что ты вообще разрешил ему остаться, – призналась я, осторожно натягивая рукав футболки пониже, пытаясь скрыть шов. Может, если порез не будет видно, он скорее забудется.

– Честно говоря, он просто отказался уходить после того, что случилось.

Папа налил мне кофе. Я взяла чашку, прокручивая в голове недавние события: допрос Агаты, ночной кошмар, Оуэн, поплывшая перед глазами комната, осколки разбитого стакана на деревянном полу.

– Как она могла, папа?

Он потер глаза и сделал большой глоток.

– Я не одобряю того, что сделала твоя мать, Маккензи. Но ты должна понять: она лишь пыталась…

– Не говори мне, что она пыталась помочь.

Он вздохнул.

– Мы все пытаемся помочь, Мак. Мы просто не знаем как.

Я посмотрела на свой кофе.

– И кстати, это был первый и последний раз, когда твой парень оставался на ночь.

– Уэсли не мой парень.

– А он об этом знает? – папа изогнул бровь.

Я подняла глаза от чашки с кофе, когда вспомнила, как его руки держали меня, уютный кокон его шума.

– Любить кого-то страшно, Мак. Я знаю. Особенно, когда ты уже терял дорогих людей. Легко думать, что оно того не стоит. Легко думать, что без любви в жизни будет меньше боли. Но это не жизнь, если ты никого не любишь. И если ты чувствуешь хотя бы половину того, что испытывает к тебе он, не отталкивай его.

Я сдержанно кивнула. Хотела бы я сказать ему, что чувствую даже больше, чем половину. Может, мои чувства так же сильны, как и у Уэсли, но в моем мире все не так просто. Я осторожно поставила локти на стол.

– Что собираешься сегодня делать? – спросила я беззаботно.

– Надо ненадолго сходить в университет. Осталась кое-какая работа, которую я не успел сделать вчера.

Потому что тебя арестовали.

– А мама?

– Внизу в кафе.

Я сделала глоток кофе.

– А я? – спросила я осторожно. Архивный список буквально прожигал карман.

– Ты останешься с ней, – велел он. Это означало: она будет следить за тобой.

– Мне нужно сделать домашнее задание, – соврала я.

– Возьмешь с собой вниз, – предложил он. Говорил он мягко, но смысл его слов был очевиден: без присмотра меня не оставят. Любить-то меня любят, а вот что касается доверия – увы…

Я сказала папе, что мне нужно сначала принять душ, он кивнул. Я даже слегка удивилась, что он разрешил принять душ без присмотра, пока не увидела, что из ванной убрали все острые предметы.

Я надеялась, что он уйдет на работу, и у меня получится ненадолго заскочить в Коридоры по пути вниз. Однако когда я вышла из душа, оделась и сменила повязки на руке и запястье, он ждал меня у двери.

Папа проводил меня в кафе и, как арестантку, передал матери с рук на руки. Она на меня не смотрела, а я с ней не разговаривала. Понятно, что она хотела помочь, но мне все равно. Так что здесь не только я утратила чье-то доверие.

Учитывая, что она не смотрела мне в глаза, оставалось только удивляться, как ей удалось ни разу не выпустить меня из виду. К счастью, в кафе было много народу, я вытирала столы и пробивала напитки, радуясь, что нам не приходится смотреть друг на друга. Сегодня работал и Берк, что было очень кстати. Он ненавидел тишину и умел разрядить обстановку, заражая всех вокруг весельем. Так что его реплики вполне компенсировали наше с мамой гробовое молчание.

– Надеюсь, парень того стоил, – бросил Берк, заметив бинты на руке, когда я потянулась за чашкой кофе. – Вы поэтому поссорились? – спросил он, указывая щипцами на маму, которая в этот момент вышла на террасу и разговаривала с женщиной за угловым столиком, то и дело поглядывая в мою сторону.

– В том числе, – ответила я.

К счастью, он не стал приставать с расспросами или обвинять меня. Просто сказал:

– Родители… они добра желают… – и сунув мне мусор, добавил: – Похоже, тебе не помешает немного проветриться.