– Архивный фолиант.
Я нахмурилась.
– Я не… – Начала я, но осеклась. Дверь распахнулась и вошла Даллас, держа в руках блокнот, сотовый телефон и кружку кофе. Даллас пристально посмотрела на меня, и на долю секунды мне показалось, что она взглянула и на Оуэна. Во всяком случае, на то место, где он находился. Но затем она моргнула и улыбнулась.
– Прости, я опоздала, – извинилась она. Оуэн поднялся и отошел в угол комнаты, а она села в опустевшее кресло. – О чем хочешь поговорить? С кем ты пойдешь на Осенний фестиваль? Похоже, все о нем только и говорят.
Она взяла свой блокнот и стала листать страницы. К моему удивления, там и в самом деле имелись какие-то записи. Прежде я видела только, как она рисовала в уголках страниц каракули, похожие на цветочные узоры.
– О, я знаю, – воскликнула она, остановившись на одной из страниц. – Я хочу поговорить с тобой о твоем дедушке.
Я застыла. Вот уж о дедушке мне меньше всего хотелось сейчас говорить, особенно в присутствии Оуэна. Но встретив его взгляд, я прочла в нем напряженный интерес и кое-что вспомнила. Накануне ночью он обронил фразу: «
– Почему о нем? – настороженно спросила я.
– Не знаю, – пожала плечами Даллас. – Но ты часто его цитируешь. Мне хочется знать, почему.
Я слегка нахмурилась, обдумывая, что сказать.
– Маленькой, – начала я, глядя на руки, – я его обожала. Думала, что он знает все на свете, потому что о чем его ни спроси – у него на все найдется ответ. Мне никогда не приходило на ум, что он может чего-то не знать. Что он может лгать или придумывать на ходу. – Я разглядывала палец, где обычно носила кольцо. – Я считала, что он все знает. И верила каждому его слову… – я на миг смолкла и подняла глаза. – Я только сейчас начала узнавать, как мало правды он мне рассказывал.
Мне самой удивительно было слышать от себя такие слова. И не потому, что ложь давалась очень легко, а потому, что это вовсе и не было ложью. Даллас смотрела на меня так, будто видела меня насквозь. Я натянула рукава пониже.
– Видимо, это слишком. Мне, наверное, следовало сказать, что скучаю по нему. Что он был для меня очень важен.
Даллас покачала головой.
– Нет, все хорошо. Но о своих чувствах к людям мы не говорим в прошедшем времени, Маккензи. Мы продолжаем испытывать к ним чувства и в настоящем. Ты перестала любить своего брата после его смерти?
Я чувствовала на себе взгляд Оуэна, он придавливал меня, словно каменная плита. Мне пришлось вцепиться в сиденье кушетки, чтобы успокоиться.
– Нет.
– Поэтому не совсем верно говорить, что ты любила его, – продолжила она. – Ты его все еще любишь. И неверно говорить, что твой дедушка был для тебя важен. Он таким и остается. Ведь никто не исчезает насовсем, верно?
Голос деда прозвучал в голове как колокол.
«–
– Дед не верил в Небеса, – я поймала себя на том, что снова заговорила. – Но думаю, его пугала мысль потерять все: близких, знания, воспоминания. То, чем он дорожил всю жизнь. Он не раз повторял мне, что верит в некое место. Место, где спокойно и мирно, где жизнь твоя в безопасности, даже когда она закончилась.
– А ты веришь в такое место? – спросила она.
Я не стала сразу же отвечать на этот вопрос, выждала несколько секунд.
– Мне бы хотелось в это верить.
Боковым зрением я увидела, что Оуэн улыбнулся. Грузило. Леска. Крючок.
– Почему фолиант? – спросила я, как только мы покинули кабинет Даллас.
Все шли на обед, и чтобы поговорить без помех, я выбрала тропинку, огибавшую кампус – кружной путь, по которому мало кто ходил, ведь можно срезать через двор.
– Что ты вообще о нем знаешь? – спросил он.
– Он лежит на столе в приемной. Каждому члену Ветки посвящена одна страница фолианта – так Архив связывается с Хранителями и Отрядами.
– Именно, – заметил Оуэн. – Но в самом начале, до страниц Хранителей и членов Отряда, есть одна страница с надписью