– У волчьей танши и аппетиты волчьи, – прокомментировала Бану, вновь поднимая глаза на мужчину. – Ну или танские.
Она глядела на Маатхаса и улыбалась, сияя до кончиков распущенных и немного спутавшихся золотистых волос. Тан не удержался – пересадил женщину на свои колени удобнее, поднес ее руки к лицу, прижался к пальцам, потерся о них губами, не разрывая зрительного контакта. Ему нравилось.
– И еще временами вы хитрее, чем кажетесь, Бансабира, – беззлобно протянул тан.
Женщина чуть шевельнула пальцами, высвобождаясь от захвата его ладоней, и коснулась выбритых щек, проследила овал лица, скулы, аккуратно коснулась закрывшихся век. Приблизилась, потерлась носом о нос. Дальше не удержался Маатхас – подался вперед.
Хотя Бану все-таки немного краснела от смущения, она весь день позволяла Маатхасу держать себя в объятиях. В каждом поцелуе и прикосновении чувствовалось неприкрытое желание запомнить вкус, запах, растянуть момент, оттянуть неизбежное расставание. Осознание того, что вечером придется вернуться в чертог, где все станет как прежде, обоих освобождало от страха показаться навязчивым. С цветущим чувством в душе каждый из них понимал, что именно сегодня, кажется, настал лучший момент в жизни.
Когда они возвращались в чертог, Маатхас испытывал глухое чувство тревоги: стоило вовремя уточнить, что в ближайшие два дня Бану не станет его избегать. Впрочем, как выяснилось позднее, опасения тана оказались напрасны. Бансабира действительно ссылалась на важные дела, – но только с тем, чтобы отделаться от окружения и остаться с ним вдвоем. Учинять прогулки, подобные недавней, грозило дать пищу ненужным разговорам или, того хуже, аргументам в попытке подорвать влияние Бану со стороны родственников Адара. Поэтому Маатхас довольствовался тем малым, что им выпадало. Как и танша.
Проститься с Сагромахом хотелось без свидетелей. Сделать это в покое было рискованно и для самой Бану: как бы ее ни тянуло к тану, а сблизиться с ним сейчас – значит дать надежду, ответственность за которую для Бансабиры пока слишком тяжела. К тому же это требовало поставить на охране двери крайне надежного человека. Танша могла доверить любому из телохранителей свою жизнь, но не свою тайну. Единственным человеком в ее окружении, кому Бану не побоялась бы открыться, был Юдейр. Но он же был и последним человеком, кому следовало знать об отношениях Матери лагерей и Сагромаха Маатхаса.
Даже эти извечные проныры Гистасп и Серт – Бансабира могла поклясться – не знали наверняка сути происходящего.
Поэтому, не найдя ничего лучшего, Бану обратилась за помощью к Адне, попросив кухарку вечером тайно проводить Маатхаса на складское помещение. К полуночи Бану явилась туда сама, а Адна осталась снаружи, чтобы в случае необходимости дать сигнал. Им удалось перехватить наедине около получаса. Маатхас с дрожью во всем теле наслаждался ее руками, губами, глазами, которые в темноте делали лицо Бану, как он и помнил, совсем необычным. Он говорил слова, от которых сердце женщины таяло, как недавние снега на склонах вокруг чертога.
Сестру искал Русса, поэтому пришлось побыстрее покинуть тана и состряпать на лице непроницаемую маску. Он, как командующий «меднотелых», и Раду, как командир личной охраны, имели доступ в покои танши в любое время суток. Несмотря на то что сейчас вряд ли речь шла о чем-то важном, Бану откликнулась. Безопаснее.
Выглянув за дверь склада, она молча глянула на Адну – довериться молчанию женщины танше пришлось впервые. Но в Адне она почему-то не сомневалась, будь это к добру или к худу.
Утреннее прощание с каменными лицами далось трудно. Возвращаясь в донжон от ворот, за которыми скрылся мужчина, изменивший весь уклад ее жизни, Бану думала о том, что сейчас даже работа не поможет ей отвлечься. Не сможет она молча, будто ничего не было, склониться над бумагами и сделать хоть что-то правильно, принять какое-нибудь взвешенное решение. Не сможет нормально побеседовать с родственниками, не сумеет терпеливо возиться с сыном – материнство вообще не ее, Бану осознала сразу, как вернулась. Оставалось по старой привычке взяться за меч. Когда на первый план выходят отточенные годами сражений и тренировок рефлексы, не до размышлений.
Танша кликнула Шухрана – стоило усложнить себе жизнь, чтобы уж наверняка. Этот «двурукий» гигант был тяжелым противником, там уж точно не отвлечешься. В тот день Бану умоталась до седьмого пота: с двумя короткими мечами, потом с копьем, потом поблагодарила Шухрана и сошлась с Ниимом верхом, а потом, отрядив и его, распустила свернутый кнут – давненько этого не было.
Глава 6
Расставание далось тяжело, и Маатхас не шел у Бану из головы еще несколько недель. Длительная дорога до Гавани Теней только способствовала тому, чтобы Бану в размышлениях изъела саму себя.
Столкнувшись с будущими попутчиками, Бану совершенно не изменилась в надменном и скучающем лице: не считая Каамала, все остальные так или иначе совсем недавно были врагами. Да и Каамал, если быть откровенной, был врагом еще большим, чем другие. Расслабленно прошла внутрь небольшой комнаты, где их собрала для наставлений раману Тахивран, уселась в одно из кресел, несколько небрежно поздоровалась. Когда явилась Светлейшая и таны поклонились, Бансабира даже головой не повела в ее сторону. Тахивран, зло скрипнув зубами, тоже поторопилась сделать вид, что танши тут нет: пусть ведет себя, как хочет, маленькая сучка, главное – отвадить ее от армии, от родни, от союзников. Потому что, как бы ни было велико чувство долга, идти за чужаком невозможно.
Приветствовав гостей, раману наскоро дала распоряжения, пробормотала слова благословения и велела выдвигаться. На кону свадьба ее сына.
Море было спокойным.
