будто она ничего не заметила. Избегать тана она не перестала, но вместо этого спихнула гостя на руки Руссы. Гистаспу женщина заявила, что для него скопилась куча дел, от которых «нечего отлынивать».
Раду так и не перебрался в военную академию, препоручив с позволения танши свои заботы одному из доверенных «меднотелых». Зато туда на время перебрался Бугут, которому было велено не только присматривать за формированием женских подразделений, но и тренировать выбранную часть бойцов именно в качестве первопроходцев по всем видам пересеченной местности. Парней с другими необходимыми способностями тану приказала направлять для проверки Валу и, если они подходили, рекомендовать в обучение на верфи Нома Корабела или в осадные мастерские. Главное, говорила Бансабира, что она вынесла из Храма Даг, – талантливые и умные ни в коем случае не должны пропадать даром. Им всего-то и нужно заплатить монету, зато взять с них можно порой и мешок монет, и корабль, и армию.
Ном Корабел, к слову, сопровожденный Сертом, явился в тот же день. С этим смешливым и по-простому мудрым старичком Бану просидела до поздней ночи: многое из того, что объяснял корабел, было в новинку. В Багровом храме ей доводилось иметь дело только с несколькими видами судов, здесь, в родном танааре, куда больше. Некоторые особенности строения и оснащения тоже вызывали удивление или заставляли напряженно вдумываться, хмурясь. Бансабира, разумеется, не преследовала цели стать кораблестроителем, но годы похода отчетливо обозначили ее пробелы в морском деле. Для тана во главе огромного воинства нужно больше, намного больше знаний и опыта. Дед Ном не отказывался, терпеливо, с шутками и прибаутками разъяснял госпоже «такие простые штуки» и забавно размахивал крючковатыми пальцами, активно жестикулируя. Бану была совершенно им очарована и, когда корабела устроили на ночь, сама легла спать с легким сердцем.
Ном Корабел заявил, что если корабли без присмотра оставить можно, то матросов – ну точно ну никак. Поэтому старикан уехал со следующим же рассветом после прибытия.
Бансабира сидела в столовой одна. Вся эта чушь с управлением, с воспитанием сына, с командованием, с женихами, с раману, с собственной бедовой головой, из которой никак не шел Маатхас, казалась такой же неподъемной, как длинный дубовый стол, за которым она сидела. Ей хотелось схватиться за голову и взвыть дурным голосом – настолько она не понимала, что надо делать. Но зная, что повсюду снуют родные, подчиненные и прислуга, танша ограничивалась тем, что барабанила пальцами по столешнице.
Уже, кажется, и сорокоднев прошел, и черное одеяние она сменила на более светлое, и позднее весеннее солнце теперь сияло высоко, а только в душе и в жизни светлее не стало нисколько. Бансабира все-таки не выдержала и распласталась по столу, уронив голову на сложенные руки.
– Эй, – позвал Маатхас, решительно приближаясь. Бансабира вздрогнула, перепуганно оглянувшись на мужчину. Он был облачен в белую рубашку и черные брюки и по обыкновению последних дней гладко выбрит.
Надо же так задуматься, вздрогнула Бану, не заметила даже, что он вошел!
– Вы чего?
Бансабира перепугалась еще сильнее: это что? Это… какие-то братские интонации в его голосе? Или ей опять чудится?
Маатхас тоже был обескуражен: прежде в любой ситуации, поняв, что застигнута врасплох в минуту слабости, Бансабира тотчас подобралась бы, приняла важный вид и чинно поинтересовалась, что привело Маатхаса к ней. А сейчас что? Только поглядела круглыми глазищами и, отвернувшись, опять уткнулась в сложенные на столе руки.
Мужчина со всем участием опустился напротив Бану прямо на пол, опершись на колено, и, заставляя отлипнуть от стола, слегка потянул таншу за руки. Сделал это так, будто каждый день вот уже года три или больше брал ее за руки, между тем как на самом деле количество его прикосновений можно было перечесть по пальцам. Бану чуть оттолкнулась ногой, чтобы развернуться к тану вместе с креслом. Тот держал ее осторожно и с неподдельной заботой смотрел в глаза, так что Бансабире становилось даже неловко.
– Что вы тут делаете? – без причины тревожно спросила Бану.
– Забочусь о своем друге, – заверил тан, не теряя привычного насмешливого выражения в глазах.
– Тан, вы…
– Госпожа, – беспардонно перебил Маатхас. Бану не отнимала своих рук, и этого ему хватало для смелости. – Я давно собираюсь с вами поговорить, выслушайте меня.
Бансабира сглотнула. Да, именно с таких фраз начинаются разговоры, после которых нет пути назад.
– Недавно я сказал вам, что искренне считаю вас другом, а вы ответили, что я вру.
– Тан… – Бану отвела глаза, чувствуя, как краснеет.
– Не перебивайте, пожалуйста, – он легонько встряхнул женские ладони. – Вы сказали, что я вру, но я сказал правду. Я действительно дорожу нашими отношениями, и если вам когда-нибудь потребуется не только союзник, но и друг, я буду рад, если вы вспомните обо мне. – Он говорил до того искренне, что Бану почувствовала, как к горлу подкрадывает ком.
– Я, – выговорила женщина дрожащими губами, – я признательна вам, что вы считаете возможным быть мне другом и меня считать таковой.
На мгновение Бансабире показалось, что в лице Маатхаса что-то дрогнуло.
– Другом? – переспросил тан почти безотчетно. – Тану, я буду для вас тем, кем вы позволите мне быть и кем я буду вам нужен. Другом, союзником,
