больше, что привело к распаду грозного альянса. С того дня Вал, как и его товарищи, дал себе слово следовать за тану без вопросов. Она взяла из лагеря двадцать шесть человек и вернула все двадцать шесть. Тогда казалось, в Матери лагерей и впрямь смешались гениальность, граничащая с безумством, и абсолютная неустрашимость. Тогда казалось, что любой из тех двадцати шести смельчаков отныне не удивится никакой ее тайне.
На заре похода под ее началом, что говорить, были недопонимания, ее решения критиковали, над теми, кто безоговорочно принял сторону тану Яввуз, нередко посмеивались и даже открыто издевались. Время все расставило на места, показав: единственным, что преследовала танша в любом поступке, решении и приказе, было сохранить как можно больше жизней.
Бансабира молча посмотрела на мужчину рядом. Надо же, на лице все написано. Будто подтверждая его мысли, танша заговорила:
– Мой наставник очень сильно любил невыполнимые задания. Их было несколько. Однажды он потребовал выкрасть семейную реликвию Желтого дома, дав в помощь пять человек. Я с трудом привела обратно одного. Именно в тот раз я все поняла, Вал. Главный элемент в битве – это человек. – Тану обернулась к телохранителю и произнесла это не то чтобы строго, но как-то пресекая любые возможные рассуждения и вопросы. Мужчина только кивнул. Действительно, есть ведь и совсем иная позиция, когда важна только победа, когда акцент делается только на тактике, когда во главу угла ставят еще что-нибудь.
Пожалуй, для человека, вынужденного воевать всю сознательную жизнь, тану выбрала позицию удачную. Во всяком случае, Валу она казалась наиболее предпочтительной.
– Надеюсь на твое молчание, – как бы между прочим заметила женщина. Вал не стал уточнять, насчет чего именно: он вообще был неболтлив.
С того дня прошло двое суток, и тогда среди ночи явился Юдейр. С ним все было решено очень быстро: если будет замечено хоть что-то подозрительное, Ранди Шаута следует убрать незамедлительно. Действовать, конечно, придется по ситуации, но лучше бы порешить его уже в родных землях или даже в фамильном чертоге. Ну так, чтобы непричастность к этому Бансабиры совсем уж не вызывала сомнений.
– Словом, полагаюсь на тебя, – обезоруживающе улыбнулась танша, глядя на давнего знакомца. Юдейр восхищенно покачал головой:
– Неужели у вас и правда ни разу не возникали сомнения на мой счет?
Да уж, так восторгаться самим собой надо уметь, признала Бану, подходя ближе. Все-таки Юдейр всегда был несколько заносчив.
Женщина положила ладонь Юдейру на щеку:
– Эта твоя щека лучше прочего должна напоминать, что я сомневалась и в тебе. – Юдейр вздрогнул. – Но сейчас все в порядке, – заверила танша. – В конце концов, ты единственный мужчина, который позволяет себе беспокоить меня ночами. – Бану засмеялась и, убрав руку, отстранилась. – Верю я тебе, верю. Потому и прошу при необходимости сделать что-нибудь своевременное. Золота, что я дала сегодня, хватит, чтобы утолить голод твоих помощников. Что до тебя самого, есть пара идей на уме. К лету обсудим награду, раз уж я по-прежнему не имею власти над собой.
Юдейр усмехнулся вместе с таншей. И вроде усмехнулся горько, а вроде – даже по-доброму, вполне дружески. Любовь и впрямь придает сил, думал мужчина. Ради нее он стал способен на то, что прежде считал невозможным. Кто знает, может быть, сейчас он с легкостью уложит Бану на лопатки? Хотя, наверное, все еще нет. Она ведь приложила руку к его нынешнему стилю, а стало быть, легко считает боевой почерк и сыграет на инерции рефлексов. В этом секрет ее собственного ведения боя.
Бансабира оглядывала размышлявшего мужчину с ног до головы. Он сильно изменился: еще больше подобрался и, прежде сухощавый, стал совсем похож на гончую. Лицо потемнело, обветрилось, во взгляде появилось какое-то заматеревшее выражение. А ведь позади всего ничего – полтора года.
Они еще раз коротко переглянулись и, поняв все, что нужно, отправились в темницы. Подручные Юдейра ждали снаружи. Ранди Шаут, не имея, по сути, альтернатив, выбрал наиболее удачным согласиться на предложение Матери лагерей добровольно. Дозорные в ту ночь были выставлены лично Гистаспом, который единственный из армии знал, что Юдейр жив, поэтому обойти караулы без лишнего шума не вызвало затруднений.
К тому же легкий шум для часовых вполне объяснялся известным фактом: танша ведь частенько упражняется ночью с клинком, копьем и стрелами.
Как только Юдейр с помощниками и связанным Ранди Шаутом скрылись из виду, Бану почувствовала себя так, как если бы какой-нибудь ангоратский жрец в мгновение ока перенес ее на дно Великого моря: все тело будто придавило непомерной толщей воды, грозя вот-вот попросту расплющить. Месячная усталость навалилась разом, одной волной, выгрести на поверхность из которой не было никаких сил.
Едва переставляя ноги, Бансабира, шатаясь и держась за стены, кое-как добралась до спальни и рухнула в постель не раздеваясь. Стражники у дверей, заметив такое ее состояние, перекинулись парой фраз и решили поднять Лигдама. Один из телохранителей привел оруженосца, и тот осторожно, привычными мягкими действиями, устроил Бану поудобнее: раздевать до конца не стал, но снял обувь, стянул одеяние и корсаж (с платьями оруженосец управлялся еще пока из рук вон плохо, так что в корсаже треснуло несколько тесемок). Оставив женщину в нательной рубашке, убрал из-под головы подушку, спать на которых Бансабира категорически не могла, укрыл одеялом. Тану все это время что-то неразборчиво лепетала, не до конца понимая, что вообще с ней делают, а потом свернулась калачиком, обхватив край одеяла, и даже не услышала, как Лигдам вышел.
Бансабира, бессмысленно потаращившись в стену минут пять, наконец стащила себя с кровати. Ощущения были двоякими. С одной стороны, ее состояние можно было назвать замечательным: Бану отоспалась и чувствовала себя готовой к решению сколь угодно сложных задач. С другой – даже вспоминать, что это были за задачи, оказалось невообразимо лень. Нелепым жестом потерев лицо, Бану огляделась. На высокой спинке деревянного кресла висело черное платье. Что ж, в вынужденном трауре оказался хоть один плюс: за текущий сорокоднев у портних есть время пошить для
