Замман в свое время уверял его, что относится к царевне со всем уважением и терпеливо ждет назначенного по ее шестнадцатилетии венчания. Стражники тоже не оповещали царя о чем-то совсем уж предосудительном. И если эти двое и зашли дальше, чем он разрешил, думал тогда царь, пускай остается на их совести.

Потом Замман был казнен, и Джайя опять померкла, утратив краски жизни. Из сиявшей звезды превратилась в утонченную фарфоровую куклу искусной работы под прозрачным стеклом – как ни старайся, не дотянуться и не дотронуться.

Алай мысленно вздохнул: он очень хотел оставить Джайю в покое. Возможно, после смерти Атора она предпочла бы стезю монахини или старой девы. И он, Алай, пожалуй, позволил бы ей такую роскошь. Если бы ему оставили Таниру или Тамину. Хоть кого-то, кого он мог бы сторговать в Яс.

Проклятые аданийцы оставили только Джайю, не дав альтернативы.

Царевна покорно ждала, но по тому, как тихонько дрожало ее дыхание, Алай уловил опасливое нетерпение.

– Вы плохо выглядите, – сказал царь сухо. – Усталость вам не к лицу, Джайя.

– Со мной все хорошо, – скромно отозвалась девушка.

– В таком случае я хочу дать вам совет для вступления в династию Яасдур.

Царевна замерла, как немая. Алаю не осталось ничего, кроме как продолжить:

– Забудьте Христа. Верьте в то, во что верит Яс.

Джайя отшатнулась так, будто отец был страшно заразным. Щеки вспыхнули, глаза округлились непроизвольно.

– Вы призываете меня отречься от Бога?!

Алай посмеялся бы в душе на такую реакцию, если бы ситуация не была столь печальной.

– Какого Бога? – спросил он грустно.

Джайя сделала еще шаг назад, поджавшись всем телом. Воздух в комнате отяжелел, как предгрозовое облако.

– Ваши ли это слова, государь? Вы ведь были едва ли не самым горячим поборником Господа!

Алай счел нужным не ставить дочь в известность, что по его приказу головорезы Змея разоряют церкви уже не первый месяц.

– Неужели?

Джайя глядела на всегда сухого, как бумага, отца и боялась поверить тому, что он говорил.

– Джайя, я никогда не верил в Бога. И в какого еще Бога? Скахиры поклоняются коню и траве, саддары – горе Куват, архонцы молятся Праматери, Яс и Бледные острова – Иллане и Владыке вод, мы молимся Христу, мирасийцы и ласбарнцы – вовсе чудовщным идолам.

Джайя всматривалась в лицо отца и не узнавала его. Мир в глазах начал переворачиваться вверх дном. Привычные цвета и запахи будто одномоментно изменились, и подозрение, страшнее всех в жизни, червем закралось в девичью душу. Отец, похоже, не намеревался продолжать. Можно попробовать, осмелилась Джайя.

– Могу я спросить?

– Вы можете все, – твердо отозвался Алай. – В том числе сесть, – жестом пригласил дочь к одному из стульев по обратную сторону стола.

– Если вера в Христа никогда не была для вас чем-то важным, почему вы напали на аданийцев? Вы же сами говорили мне, что все дело в том, что Тидан отказал в требовании крестить свою дочь, после чего и вовсе разграбил церкви в наших южных землях! Вы ведь…

Прозрение стоило царевне почти всей выдержки. Она замолчала, чтобы не сорваться на крик. Алай видел смятение дочери и все-таки увиливать не стал.

– Мне нужен был повод начать войну, и я его получил.

– Начать… войну? – Краем сознания Джайя пожалела, что села за стол отца: так был бы шанс попросту выбежать из палаты, а потом сказаться больной. Или упасть в обморок, чтобы не слышать слов Алая. А сейчас она могла разве что зажать уши, но где же такое видано?

– Ради бога, государь, зачем? – шепнула совсем тихо.

– Чтобы вернуть свое. Тидан ни за что не отдал бы южные рудники добровольно.

– Руд… ни-ки… – Глаза Джайи сделались почти стеклянными.

– Не только рудники, – пояснил отец. – Все северные земли и воды Адани, от Кадеша до Шубры, включая богатый Антейн, испокон веков принадлежали горцам. Наши деды правили там еще во времена, когда Салины были всего лишь мятежными князьями. Когда-то они отделились от Ласбарна и двинулись на юго-восток. Встав под Антейном, аданийцы спросили нас, можно ли им, беженцам от гнета Ласбарнской империи, занять приграничье Орса. Они умоляли о милости и клялись в ненападении на наши земли, богов и обычаи. Далхоры дали добро. Первые Салины были верны слову, но потомки их не знали ни чести, ни совести. Они провозгласили себя царями, по примеру Орса, и штурмом отняли часть владений. А ведь это Талау Далхор воздвиг красную крепость Мермнады; это Манат Далхор из младшей ветви нашего дома заложил первый камень в городской стене Кадеша; это Рат Талхур, твой предок, возвел земляной вал Аштам, на месте которого с годами выросла крепость Шубры, – жестко закончил царь.

– Крепость… Шубры? – бессмысленно повторила царевна. Так Замман умер за крепость Шубры? За земляной вал Аштам? За Мермнаду и Кадеш? За рудники?