«Боже мой! – подумал Остужев. – Вы, кричащие «ура»! Вы, громко аплодирующие! Неужели у вас никто не погиб от голода в тридцатые? От репрессий в тридцать седьмом? На бессмысленной финской войне? На Великой Отечественной, где благодаря товарищу Сталину, этому упырю, людей не жалели, а важно было только – взять Киев к такой-то дате, а Берлин – к другой?! Боже мой! Насколько память, да в условиях постоянной давиловки из телевизора, оказалась однобока – вот свободные вроде бы люди опять радостно привечают тирана и палача!»

Чтобы компенсировать нехватку изобразительного ряда, режиссер немедленно вывел на мониторы в студии фотографию генералиссимуса в белом мундире с золотыми погонами и золотой звездой. Массовка снова взорвалась овациями.

– Мне сообщают, что связь с загробным миром сейчас устанавливается! – прокричал в микрофон Мореходов. Разумеется, он знал, что все, что будет происходить далее, – не более чем фейк, инсценировка. Но ведал ли о том (задался вопросом Остужев) сам Шалашовин? Конечно, с ним тема подделки вряд ли обсуждалась. Чтобы, если обман вскроется, всегда можно было свалить все на Чуткевича и канал: я ни о чем не подозревал, меня обманывали. А вот в глубине души? Остужев еще раз посмотрел на плоское, готовое на все лицо политика на телеэкране и отчетливо понял: конечно, он все знает. Однако в очередной раз просто бесстыдно врет и изворачивается – ради того, чтобы остаться на гребне, на горе, у власти.

Профессор глянул сквозь звуконепроницаемое стекло, что происходит в соседней каморке. Актер стоял на изготовку. Все лицо его побелело, руки судорожно сжимали листочки со сценарием.

Наконец Мореходов торжественно возгласил:

– Мне сообщают, что контакт с потусторонним установлен! – Публика замерла, а ведущий прокричал, адресуясь куда-то к потолку (что технически было совершенно правильно, потому что спецаппаратная располагалась относительно студии много выше): – Товарищ Сталин, вы слышите нас?!

Казалось, актер в спецаппаратной сейчас упадет в обморок. Однако он взял себя в руки и, подражая голосу вурдалака и чудовища – каким его растиражировали в тысяче советских и постсоветских фильмов, – произнес с характерным грузинским акцентом, посекундно сверяясь со сценарием. Голос, как и договаривались заранее, прозвучал важно и недовольно, словно у человека, которого зряшно оторвали от важной работы:

– Это кто?

– Это Земля вас беспокоит, Иосиф Виссарионович! Ваши далекие потомки! Телевизионная программа «Поговори!». С вами хочет поговорить нынешний руководитель Москвы и Московской области Вениамин Шалашовин!

Остужев невооруженным глазом заметил на экране, что мэр-губернатор напрягся и побледнел – словно бы и впрямь, всерьез был вызван на ковер к рябому дьяволу. Но градоначальник все-таки воздел глаза горе? и начал:

– Товарищ Сталин, я надеюсь, что там, где вы сейчас находитесь, вы имеете возможность следить за нашей неустанной работой по развитию Москвы и Московской области, иными словами, Большой Москвы, знаете о всемерном повышении благосостояния вверенного нам народонаселения…

Губернатор-мэр сделал паузу, но ни слова возражения или одобрения не донеслось сверху – очевидно, так было предусмотрено сценарием, и Остужев еще раз отдал должное Липницкому, да и покойному Чуткевичу: ясен пень, что такой загробный гость, как Сталин, должен быть немногословным. А мэр- губернатор начал новый заход:

– Мы стараемся двигаться в вашем, Иосиф Виссарионович, фарватере, как завещали вы в своей неустанной заботе о перестройке родной столицы… – И снова ни слова в ответ. Люфтик (как говорят актеры), или пауза, затягивался. А Шалашовин продолжает: – Мы строим новые высотные дома, прокладываем и мостим широкие проспекты, открываем станции метро…

И снова молчание. Актер, исполняющий Сталина, аж вцепился в листки со сценарием, и на лбу его проступили бисеринки пота.

И, наконец, снизу, из студии прозвучал, в исполнении мэра-губернатора, прямой вопрос:

– Поэтому хотелось бы знать, товарищ Сталин! Нам очень важно ваше мнение! Как вы оцениваете нашу скромную работу, наш скромный вклад в заботу о Большой Москве и москвичах?

Пауза затянулась еще на пару секунд и казалась бесконечной. Но, наконец, разрешилась всеобщим вздохом облегчения: массовки, Мореходова, главного героя, Шалашовина – и наверняка миллионов телезрителей. Потому что актер Волосин не спеша, раздельно, сказал в микрофон со своим грузинским акцентом:

– Нэплохо, товарищи.

Тут уж и ассистент в студии показал массовке: мол, хлопайте, хлопайте, и сама она разразилась мощнейщим аплодисментом.

Когда грохот и неподдельный энтузиазм собравшихся стихли, мэр-губернатор продолжил свое загробное общение:

– Скажите, товарищ Сталин! Что еще нам следует сделать, чтобы Москва становилась все краше? И чтобы москвичам жилось все лучше?

И снова – видимо, так было заранее запланировано и отрепетировано – актер наверху, в спецаппаратной рядом с Остужевым, продолжил, в стиле великого руководителя, держать паузу. Вот стихли последние, оставшиеся от предыдущего вопроса, хлопки. Массовка поделилась своим восхищением по поводу грандиозного события, свидетелем которого она стала, но потихоньку в студии замолкли все разговоры. Прекратилось покашливание и ерзание. Толпа, как писалось в старых газетах, обратилась в слух. Напряжение, обращенное на якобы удостоившего собравшихся разговором выдающегося руководителя, нарастало.

И, наконец, как манна небесная, с высоты упало в его исполнении лапидарное: