«Макаров» уже спокойно лежал в сейфе в его кабинете.
В состоянии мрачной задумчивости, в компании неизменного Гамбизонова, ученый поднялся к себе. Хмуро кивнул, прощаясь, водителю и, едва поздоровавшись, прошел мимо своей Эллочки. Секретарша вопросительно глянула на шофера – мол, что это с ним? Тот изобразил правой рукой шевеление в воздухе, словно электрическую лампочку ввинчивал. Типа, что-то не в себе сегодня подопечный. Девушка понимающе кивнула.
Следующие пару часов Петр Николаевич сидел тихо, как мышка. Эллочка, соскучившись и решив, что гроза, наверное, рассосалась, решилась побеспокоить профессора. Вызвала его по интеркому, прожурчала:
– Вы не проголодались? Я могу ужин принести.
– Да? Ужин? – после паузы и, как человек не в себе, с определенным недоумением откликнулся Остужев, словно даже не подозревал в себе способности принимать пищу. – Да, принесите, пожалуйста, Эллочка, салатик мне какой-нибудь и супчик.
Столовая в офисе находилась на нижнем этаже, а Чуткевич, инструктируя Эллочку, когда принимал на службу, строго наказывал, что надо следить, чтобы профессор правильно питался.
Спустя пятнадцать минут девушка притащила в кабинет своего босса поднос, прикрытый льняной салфеткой. Расставила кушанья по столу. Ученый едва заметил ее, он сидел, погрузившись в чтение толстой черной книги. Секретарша с удивлением заметила, что на обложке золотыми буквами вытеснено ПСАЛТЫРЬ – сроду материалист Остужев не бывал замечен в интересе к богослужебным или библейским текстам.
Она вернулась к себе в предбанник, а спустя пару минут звякнул интерком.
– Зайди, – буркнул начальник.
– Кофе вам захватить? Двойной эспрессо, как всегда?
– Не надо. Сама появись.
Когда Эллочка заглянула к Остужеву в кабинет, глаза его, что называется, метали молнии. Глядел он на нее яростно и подозрительно.
– Это что за суп ты мне притащила? – промолвил он зловеще.
– А шо такое? – Девушка прибыла в Белокаменную с Украины, зацепилась за столицу давно, однако в минуту сильного душевного волнения акцент ее, бывало, выскакивал в речи, словно неожиданное икание.
– Суп – горький! – разъяренно гаркнул профессор. И попер на девушку: – Что ты подлила туда? Подсыпала?
– Я?! – поразилась Эллочка, и слезы встали в ее прекрасных голубых глазах. – Подлила?
– Это Чуткевич тебе приказал отравить меня?
– Да шо вы такое говорите?!
– Я давно знаю! Ты на него работаешь! Ты про все мои дела ему сразу докладываешь – как с той теткой, Кординой, матерью Ксении Колевановой! Но это ладно! Стучала бы ему и стучала! Работа у тебя такая, секретарская! Но травить меня – это слишком! Признайся: это ведь он тебе приказал? Чуткевич?! И средство дал? А?! Говори!
Петр Николаевич в процессе своего монолога даже вскочил, выбежал из-за стола и грозно навис над девушкой. Разве что руками за горло не схватил – но она чувствовала, что он близок к этому. От вздорных и совершенно неправедных обвинений обида бессильно сжала ей горло, нахлынули слезы, и, зажимая рот рукой, она выскочила из кабинета. А едва выбежала, услышала, как летят на пол (или в стену?) и разбиваются принесенные ею тарелки.
Наплакавшись в туалете, девушка решила сообщить о происходящем Чуткевичу. В конце концов, он принимал ее на работу, давал инструкции относительно профессора и велел обо всем важном, что тот творит, немедленно докладывать. И даже прямой свой мобильник дал.
Но в этот раз телефон Барбоса оказался переключен на руководительницу секретариата – генеральный директор канала последние штрихи наносил по случаю сегодняшнего прибытия Шалашовина. Секретарша Инна рассеянно ответила, что доложит.
Идти на рабочее место было страшно. Приведя себя в порядок, девушка спустилась в столовую, заглянула в комнату для охранников. Надеялась, может, встретится Гамбизонов, она хоть с ним поделится происходящим. Однако охранники сказали, что профессорский водитель убыл куда-то до самой ночи, и Эллочка решила: в конце концов, номер ее мобильного телефона у Остужева имеется. Понадобится ему что-то или захочет извиниться (а после подобных выходок начальнику просто необходимо, она считала, извиняться – тем более перед слабым полом) – сможет позвонить. А быть неподалеку от него, на рабочем месте, она боится и не желает. И когда Эллочка решила это, у нее словно камень с сердца упал.
Быстро-быстро она забрала в предбаннике свой плащ и сумочку (в кабинете профессора все было тихо) и выбежала из здания, которое занимал канал.
Она не знала, что лишила себя возможности, к добру или к худу, стать непосредственной свидетельницей последующих удивительных и невероятных событий, о которых вскоре заговорила вся Москва.
Программу визита Шалашовина на канал сверстали с учетом того, что призраки выходят на связь только ночью. Сие обстоятельство удачным образом совпало с режимом дня мэра-губернатора, обычно сильно задвинутым за полночь. В итоге прибытие градоначальника ожидалось в десять вечера. Затем – небольшая экскурсия по телецентру (которую проводить, естественно, будет сам Чуткевич). В одиннадцать начнется широко объявленное и многажды анонсированное телеинтервью с городским руководителем, а ровно в полночь – кода, финал-апофеоз: прямая связь