– Меня? – подбодрил Ворон.

– Роман дожидается у КПП, и очень жаль, что я не прихватил его с собой. Видимо, только он в состоянии пробудить твою совесть.

– Я на вашем месте не рассчитывал бы на это, – фыркнул Ворон и пожал плечами. – Значит, пока я не забыл, слушайте: с машинкой, в которую Дим записывал исследования, сами будете разбираться, но я еще и блокнот прихватил – старый такой, середины прошлого века года выпуска.

– И что в нем? – Нечаев изменился мгновенно, словно кто-то колесико настройки выкрутил с уровня крайней эмоциональности до почти полного ее отсутствия.

– Весьма занимательное чтиво. Я приобщился, когда в схроне ночевали. Так вот не знаю, что вы отыщете в нетбуке, но в тетради синими чернилами по желтой бумаге описан некий эксперимент профессора Сестринского, который попытался создать идеального помощника для людей, работающих и служащих в опасных для жизни условиях.

– Помощника?

– Немцы во время Второй мировой войны ставили опыты на овчарках, Сестринский – на крысах. Полагаю, весь интерес Дима вертелся возле мутантов, выпущенных в Москву и прекрасно в ней прижившихся.

Никита вздрогнул.

– Да не боись ты, – буркнул боец, подошедший для того, чтобы снять наручники. – Солдат ребенка не обидит.

– И не собирался.

Получалось, Дим пришел все же не просто так. И Штирнер, вернее, Сестринский подослал его тоже не из любви к ближнему. Просто Никита, как бы странно это ни звучало, оказался тем самым специалистом, который ему понадобился. Мало того что полумутант, да еще и ветеринар.

– У меня, может, вся система ценностей рухнула в одночасье, – добавил Никита, хотя распространяться на эту тему не хотел.

– Значит, хреново выстроенная была система, раз рухнула, – хмыкнул спецназовец. – Туда ей и дорога.

– Наверное, – буркнул Никита. Слова незнакомого человека, и спасшего ему жизнь, и чуть было не угробившего, воспринялись откровением. Не следовало Никите привязываться вообще и идеализировать в частности. Дима он считал примером во всем, а тот лишь использовал его. Ворона – демонизировал с самого начала их знакомства, а тот оказался неплохим человеком.

– Ну, давай. – Спецназовец ухватил его за плечи и легко поставил на ноги. – Голова не кружится? Не тошнит? На солененькое не тянет?

Никита усмехнулся и покачал головой.

– Тогда дуй к своим.

– И как этот твой Шрам сумел найти общий язык с мутантами? – Когда Никита подошел к «уазику», Нечаев уже сидел за рулем, а Ворон – на пассажирском сиденье.

– Я полагаю, случайно. Сестринский был гением, кроме того, явно не из тех, которые разрушают мир. В наш… хм… цивилизованный век эксперименты на людях кажутся дикостью, но в том времени, откуда он родом, существовали совершенно иная этика и моральные скрепы.

Нечаев вздохнул и признался:

– Меня совершенно не тянет философствовать по этому поводу.

– И правильно, – одобрил Ворон. – Морализаторство еще ни к чему хорошему никого не привело, зато в дебри уводило такие светлые умы, до которых нам расти и расти.

– Расскажи о подозреваемом, – попросил Нечаев.

– Когда Шрам изъявил желание прикрывать наш отход, у него уже не было стопы – оторвало «мокрым асфальтом». При этом рана как-то прижглась, и крови не было, – сказал Ворон. – Он вполне мог выжить, если бы ему оказали должную помощь, а если бы приладил какой-нибудь протез, то сумел бы и ходить.

– Давно ты догадался?

– Я вспомнил о нем, когда Ник упомянул о стуке, сопровождающем шаги убийцы. Видимо, Шрам использовал крыс в основном как подспорье: для проникновения в дома жертв, например. Убивать он предпочитал сам, однако это и сыграло с ним злую шутку: Ника он попросту не сумел догнать.

Никита нахмурился.

– Назад лезь. Ты чего как неродной? – словно бы невзначай спросил у него Ворон. Странно, но он, похоже, не собирался упоминать ни о «веруме», ни о побеге. – А чтобы ты не выдумал себе, будто я бросил Шрама в Периметре… – Сталкер не договорил, полез в рюкзак и вытащил уже знакомую коробочку из-под женских сережек, открыл и продемонстрировал артефакт, не позволяющий сказать ни слова лжи, зажал в кулаке и произнес: – Я еще никого и никогда не оставлял в Зоне намеренно, из-за собственных антипатий. Я терял людей, но никогда не бросал их в Москве.

Никита кивнул и промямлил:

– Да я… и без доказательств поверил бы.

– Ого! Какой миелофон, – заинтересовался Нечаев.

– Трофей, – предупредил Ворон. – Отдать не отдам, а вот подержать позволю.