рухнула в кресло и вонзила ногти в обивку.

– Погибли… Мы все погибли…

– Что случилось? – требовательно спросила я. – Немедленно объясните.

Никто не смел отдавать приказы матриарху, но если Сидонии угрожала опасность, я обязана была выяснить все сейчас же.

– А ты как думаешь, что могло случиться? – вопросом на вопрос ответила матриарх. – Мой муженек попер против воли императора! Этот болван возомнил себя хитроумным плутом. Император, видишь ли, отказался ослабить запрет на научное образование, и мой горе-супруг решил пойти в обход: отправил информацию из своих дурацких баз данных некоторым излишним.

– Излишним? – потрясенно повторила я.

Неужели сенатор действительно спятил?

– Ему что, жить надоело?

– Этот имбецил, – скривилась матриарх, – уверил себя, что сможет заставить императора изменить свое мнение. Думал, если худшие опасения того сбудутся и излишние примутся строить собственные звездолеты, правитель согласится на то, что и грандству нужно последовать их примеру и создавать новые корабли. Он надеялся, что император оценит его идею, – матриарх горько усмехнулась. – Разумеется, он просчитался. Император просто-напросто казнил тех излишних. И уведомил нас о том, что знает о роли моего мужа во всей этой истории.

Я резко выдохнула.

– Госпожа, сенатор представляет опасность для вас всех. Разрешите мне…

– Нет, ты не должна его убивать! – Она вскочила на ноги. – Разве тебе не понятно, что уже поздно? Над нашими головами уже занесен карающий меч. Все кончено. А мне, как обычно, придется за ним разгребать. – Прерывисто дыша, она закрыла глаза. – Нам остается лишь ждать. Что бы теперь ни произошло, мы с тобой должны защитить мою дочь. Любой ценой.

– Именно любой, – согласилась я.

Если для этого мне придется тайно вывезти Донию из крепости, я так и сделаю.

– Ничего ей не говори, – матриарх сжала мое запястье. – У нее скоро очередной форум и не должно быть камня на сердце. Если она покажется остальным неосведомленной о произошедшем, сведения об этом через детей просочатся к их родителям. Если же она будет знать, что с нами случилось, то не сможет никого обмануть. У Сидонии множество достоинств, но умение лгать в их число не входит.

Я медленно кивнула. Наивность Донии – ее единственная защита. Неведение защитит ее даже лучше меня.

– Я ей ничего не скажу, – заверила я матриарха.

Дония – плохая лгунья. Зато я, на ее счастье, – прекрасная.

Когда я вернулась в нашу комнату, Сидония приподняла голову и потерла сонные глаза.

– Что-то случилось, Немезида?

– Ничего, – спокойно ответила я. – Мне не спалось, и я отправилась поупражняться.

– Смотри, – зевая сказала она, – не потяни какую-нибудь мышцу.

– Такого со мной не случится, – изогнула я губы в улыбке. – Спи.

И она послушно погрузилась в свою невинную дремоту. Я же всю ночь не сомкнула глаз.

Следующий ход императора последовал незамедлительно.

В тот день меня позвали в покои матриарха, что случалось довольно редко. Она почти никогда не обращалась ко мне напрямую, поэтому вызов меня встревожил. Матриарх лежала на своей гравитационной кровати, в то время как роботы-косметологи подкрашивали отросшие седые корни волос и разглаживали морщины на лице. На первый взгляд матриарху можно было дать лет двадцать пять. «Фальшь-молодость», вот как это называлось. Истинный возраст выдавали глаза. Никто из действительно молодых людей не смог бы так на меня посмотреть.

– Немезида, я натерлась опиатом. Возьми и ты, если хочешь.

Предложение меня удивило. У ее локтя стояла склянка. Опиат представлял собой лосьон, который втирали в кожу. Сенатор им увлекался, а вот матриарх пользовалась редко. Презирала, как признак слабости, предпочитая такие релаксирующие химические вещества, которые делали ее более быстрой и бдительной.

– Это будет пустой тратой дорогого снадобья.

Матриарх раздраженным жестом оттолкнула щуп робота.

– Ах да! Вы, дьяболики, слишком быстро метаболизируете наркотики. Тебе никогда не познать острых ощущений, которые дарит дурман.

– Как не познать и горечь смертоносного яда, – заметила я.

Несколько секунд она изучающе смотрела на меня, подперев кулаком острую скулу. Из-за наркотика ее зрачки превратились в две крошечные точки, а манеры сделались развязными, что для этой особы было нехарактерно. Я напряженно ждала, когда она скажет, зачем посылала за мной.

– Тем хуже для тебя, что ты не можешь этого испытать, – произнесла она наконец, опустила палец в лосьон и потерла запястье. – Но подозреваю, что