был прийти, – к песочнице, где я познакомился с Гонзо. Сперва отправляюсь на детскую площадку мысленно: кошмарные безысходность и одиночество пробуждают воспоминания. С того дня мне впервые так больно. Но вскоре я оказываюсь там по-настоящему: высокий худощавый человек с растрепанными волосами стоит ночью посреди песочницы – день закатился за горизонт, пока я стенал и валялся на полу в пустом доме. На меня с почтительного расстояния пялятся подростки, не ожидавшие увидеть здесь – на месте их сходок (и, от случая к случаю, торговли наркотиками) – зареванного психопата. Впрочем, когда я снимаю ботинки, чтобы босиком постоять на песке, они подходят ближе, надеясь, что я устрою что-нибудь ужасное или омерзительное и дам им повод для болтовни.

Песок запомнился мне не таким грубым. Может, песочницу заполнили другим, более дешевым. Наверняка. Старый песок был завезен с пляжа, которого, вероятно, больше не существует. То был белый песок. А этот желтый. Он дольше держит влагу. У меня мерзнут пальцы.

На другом конце песочницы, в тридцати годах отсюда, я замечаю маленького Гонзо. Он огородил круг диаметром раза в два больше своего роста, покатался по нему, чтобы разровнять, а затем плоскими подошвами разгладил ямки, получившиеся от его торчащих локтей и коленей. Арена готова. Не хватает только противника. Гонзо может сколько угодно возиться в песке, подтягивать войска и лепить рельеф местности – создавать собственный мир таким, каким заблагорассудится. Но заменить недостающую составную часть ему нечем. Он поникает, отходит в тень. У старших братьев должен быть иммунитет к несчастным случаям.

Весть пришла две недели назад, похороны в пятницу: Маркус Любич погиб. Ушел на войну, убит в засушливой стране, погребен в полумиле отсюда со всеми почестями и едким запахом пороха, которым друзья проводили его в последний путь. От дыма глаза у Гонзо слезились, а когда дали залп, он вздрогнул. Ему сразу стало стыдно, ведь Маркус не вздрагивал, что бы ни случилось. В глубине души Гонзо чувствует: обращайся он с братом получше, тот вернулся бы живым, а не мертвым. В среду он сказал об этом маме, и та наорала на него, велела ему замолчать, а потом тут же извинилась (чего никогда прежде не делала) и обвила его огромными ручищами, и задрожала. Гонзовы слезы без остатка растворились в мамином плаче, ее вой заглушил его самые громкие рыдания.

Маркус Максимус Любич – земной бог, лучший друг, недостающее звено; инстинкт подсказывает Гонзо его воссоздать. Он помнит Маркуса и все, что они делали вместе. Он еще слышит его голос, примерно знает, что бы тот сказал и сделал в той или иной ситуации. Поэтому он еще может поиграть с Маркусом, хоть и понарошку. Может разделить с ним свое горе и услышать, что скоро все будет хорошо; ощутить вкус мороженого – сладкой взятки. Ему ведь так отчаянно этого хочется.

Гонзо, однако, уже начал понимать, что в мире есть не только он. Продолжать игры с Маркусом будет неправильно. После того как брата закопали, делать с ним то же, что прежде, нехорошо. Например, однажды, еще до Вести, Гонзо играл в чаепитие. На чай были приглашены два инопланетянина, говорящая мышь Кларисса, Маркус в танке (у всех солдат есть танк, из которого они никогда не вылезают) и три шотландских короля на разных стадиях обезглавливания. Все было ясно и правильно. Мама угостила их тортом, но настояла, чтобы мышь, инопланетяне и короли ели волшебный, невидимый торт, а они с Маркусом пусть поделят один кусочек на двоих. Маркус заявил, что уже наелся, и Гонзо слопал все сам.

А потом пришла Весть, и больше так не сделаешь. Раньше Маркус запросто мог быть в нескольких местах одновременно, но после смерти утратил эту чудесную способность. Гонзо – не имея слов, чтобы выразить мысль – рассуждает так: живого брата можно было легко ввести в курс дел, которыми они с Гонзо занимались в его отсутствие. Мертвый Маркус абсолютен и неизменен. Он уже никогда не наверстает упущенное. Потому его теперешняя отлучка – что-то вроде кражи или фокуса. Притворяться, будто он рядом, – значит умалять его смерть и, как следствие, ценность самой его жизни. Отказывая себе в этом соблазне, Гонзо переживает еще одну утрату.

Впрочем, он знает, что надо делать. Когда Весть пришла и все поплакали – было ужасно, – состоялся Разговор. Старик Любич повел Гонзо на долгую прогулку, самую долгую в его жизни (даже дольше той, когда они ходили на Аггердинский утес полюбоваться морем и сквозь мрачные окна заглянуть в старое пустое имение с зачехленной мебелью). Папа сказал сыну, что скорбеть можно не сдерживаясь и ничего не стыдясь, чтобы потом горевать тихо и незаметно, как подобает настоящим мужчинам. Горе нельзя держать внутри, объяснил он Гонзо. Но и лелеять его не стоит. Прочувствуй его, прими и оставь позади. Жизнь продолжается. Старик Любич едва выдавил последние слова.

Гонзо поразмыслил над этим и заявил, что у него есть несколько вопросов; плохих и глупых он задавать не хочет, но ему пока неясно, какие из них плохие и глупые. Старик Любич ответил, что сейчас, в такое время, наедине с отцом, Гонзо может задать любые вопросы. Тогда Гонзо выложил все, что тревожило его последние дни, не заботясь о правильном порядке: за что убили Маркуса? Убьют ли теперь и Гонзо? Как ему играть в свои любимые игры без брата? Можно взять Маркусову шапку с рогами? Должен ли Гонзо посвятить себя скорейшему истреблению тех, кто в ответе за случайное или преднамеренное убийство Маркуса? Если да, то надо ли ему все равно делать домашку? Кто будет провожать Гонзо до школы? Сделает ли Ма Любич ему нового братика? Пожалуйста, только не сестру! Ма очень расстроилась? Виноват ли Гонзо в смерти Маркуса? Если да, родители его разлюбят? А на ужин будет торт? Маркус попал в рай, как говорит Евангелистка, или отныне и навсегда его призрак поселится в доме Любичей? А Маркус купил Гонзо щенка, как обещал? Щенка точно привезут, или из-за смерти дарителя это теперь под вопросом? Папа очень расстроился?

И старик Любич сказал, что вопросы, по большей части, очень хорошие. Он отвечал с изрядным терпением и точностью: Гонзо, их горячо любимый младший сын, сегодня полакомится тортом; ни в чем не виноват; обязательно будет ходить в школу; не получит ни братика, ни, увы, щенка, зато его определенно не застрелят; не должен посвящать свою жизнь страшной мести; в самом деле может забрать Маркусову шапку. Ответ на вопрос «Почему?»