Мы идем дальше.

Лес тропический; в воздухе стоят пряные и пикантные запахи, точно в гримерной исключительно дорогой и экологически подкованной проститутки. Стоит повернуть голову в одну сторону, и в носу защекочет шербет и мускус. В другую – что-то трюфельное и откровенно грубое проскальзывает в рот и вынуждает сглотнуть. Это первобытный лес, сплошь и рядом размножение, охота и сырое мясо. Он похож на женщину, однажды приехавшую в «Корк» рассказать нам о Новом Русско-Славянском Феминизме. Она пришла на ужин в платье, какое надела бы ваша мама: с круглым отложным воротничком и буфами на рукавах, но расстегнутом до самого пупа. Она курила развратные черные сигареты, а когда двигалась – случалось это довольно часто, поскольку говорила она не только ртом, но и руками, плечами и всем, что у нее было, – ее очень круглые, очень белые груди (совершенно точно не бюст, не буфера и даже не сиськи, а настоящие, бесспорные груди пышной сорокадевятилетней женщины без бюстгальтера) по одной или вместе вылезали наружу – посмотреть, что творится. Сильно подозреваю, что в ту ночь она затащила в постель Себастьяна и едва его не убила.

Светлане Егоровой понравился бы этот лес.

Мы пробиваемся сквозь подлесок с отчетливым ощущением будто раздеваем кого-то, кого раздевать нельзя. Мы не то чтобы прячемся – после оглушительного выстрела Сэмюэля П. в этом отпала необходимость, – однако идем осторожно, как и полагается в новом мире. Постоянно оглядываемся друг на друга и запоминаем, где, в случае чего, можно будет укрыться и куда лучше отступать. Внезапно перед нами открывается большая поляна, а на ней – маленькая укрепленная деревушка с аккуратными домиками, притаившимися за частоколом. Деревня милейшая – редкость среди укрепленных поселений нового мира. Дома надежные, но в то же время старинные и причудливые. Я вдруг сознаю, что невольно ищу в окнах безделушки. Обитателей милых домиков всегда непреодолимо тянет заставить подоконники детскими рисунками и фарфоровыми собачками, привезенными из отпуска на море. Добротное дерево и старинная кладка исчезают под пластами открыток, хлебных крошек, шерсти с ковра и кошачьих волос.

Никаких безделушек. Оно и понятно. Дома построены недавно, у хозяев вряд ли было время и – как я теперь вижу – досуг, чтобы собирать всякий хлам. Стены в выбоинах и царапинах от пуль. Они многое пережили. Их обстреливали, ломали дубинами и жгли. Три поросенка… Интересно, сначала деревню построили из соломы? Скольких домовладельцев поджарили местные плохие парни (к примеру, взрослые огнедышащие рыбокролики), прежде чем возникли эти укрепления? Чем больше я смотрю на деревню, тем яснее вижу, что она обороняемая и что ее обороняли. Эта рябь в траве – от острых шипов, торчащих на несколько сантиметров из земли. Штурмовать стены, перебежав такое поле, невесело. Нужны очень тяжелые ботинки или гусеницы: шины и тонкие подошвы пробьет насквозь, и последствия очевидны. Через поле идет тропинка, но она извивается во все стороны – пока добежишь, тебя раз десять подстрелят. А если и попадешь за стену (само по себе большое достижение), то увидишь, как главная улица лабиринтом вьется к центру деревни. Заплатишь за каждый шаг.

Словом, местные знают толк в обороне. Им пришлось нелегко, но они выстояли. Наши люди. Гонзо широко улыбается, пока шагает по тропинке и стучит в ворота. Звук глухой – сразу ясно, что ворота сделаны из очень, очень твердого материала. Гонзо стучит сильнее. В большую дверь врезана маленькая калитка, а в калитке есть окошко. Оно открывается, и изнутри выглядывает женщина:

– Уходите.

– Мы не бандиты, – говорит Гонзо. – Нам ничего не нужно, и мы не просимся внутрь. Мы принесли хорошие вести. – Ему почти неловко, и это слышно по его голосу.

– Кто вы такие?

– Меня зовут Гонзо Любич, – отвечает он и, раз уж назвался груздем, лезет в кузов: – Я пришел вас спасти. Мы отведем вас в безопасное место. Никаких чудовищ. Мы исправляем мир.

Из-за двери доносится сдавленное фырканье:

– Правда что ли?

– Да!

Женщина хихикает:

– У нас уже есть безопасное место, Гонзо-Любич-я-пришел-вас-спасти. Другого нам не надо. Так что ступайте обратно по тропинке, бегите через лес и спасите кого-нибудь другого. Мы не обидимся. У нас все будет хорошо. А вообще спасибо.

Она закрывает окошко – решительно, но не грубо, и на наш вежливый стук больше не отвечает. Несколько минут мы торчим у ворот, чувствуя себя полными идиотами, и возвращаемся на «Трубоукладчик-90».

Эллин Фаст и Рикардо ван Минц недовольны.

Проблема, казалось бы, пустяковая, но возникает на ключевом этапе. Деревня расположена в стратегически и логистически важном месте. На юге протянулся отрезок воды, предварительно именуемый морем. На севере неровная и скалистая местность, через которую можно проложить Трубу, но «Трубоукладчик» там не пройдет, и работать придется отсюда, все дальше и дальше отходя от стен крепости, пока не доберемся до середины участка, где работу придется остановить и ползти в объезд. На дорогу уйдет примерно пять недель (скорость километр в час, в сутках двадцать четыре часа, семь дней в неделе, стало быть, за пять недель мы одолеем сто сорок километров), что существенно отбросит нас назад, да к тому же готовый отрезок Трубы невозможно будет ни ремонтировать, ни оборонять.