– Знаете что, товарищ бригадный комиссар, а давайте этого таинственного молчуна с собой, в кузов бронетранспортера посадим, и по пути я его попробую разговорить. Ну, вроде как простой и бесхитростный пехотный Ваня знакомится со своим новым подчиненным, прикидывает его на должность главного связиста. Вот только вас я попрошу на это время вперед, на место командира машины рядом с водителем пересесть – вдруг у Иннокентия Беляева имеется предубеждение именно против особого отдела, и тогда никакого разговора не получится.

Трофимов на удивление покладисто согласился и полез в кабину «Ханомаг», не преминув только напоследок напомнить Сергею, что многие знания – многие печали. Причем печали не только у тех, кто к этим знаниям приобщается, но зачастую и у источника этих знаний. А потому, чтобы не множить трагически эти печали в окружающей обстановке, ему, лейтенанту Иванову, очень рекомендуется в процессе душевного разговора за своим языком следить, дабы не ляпнуть ненароком чего лишнего из той богатой копилки знаний своей прошлой жизни, которая сейчас уютно разместилась в его голове.

Сергей клятвенно пообещал вести себя хорошо, затем принял доклады о готовности к выдвижению, отдал последние распоряжения и тоже полез в бронетранспортер.

Когда колонна тронулась, он снова с комфортом расположился у заднего борта на удобно сложенном брезенте, усадил рядом военинженера 3-го ранга Иннокентия Беляева и под мягкое покачивание «Ханомага», в состоянии релакса и эдакого простецкого благодушия, повел неспешный и очень интересный разговор с умным человеком. Нет, в этот раз не с собой, как это звучало в известной хохме его времени, а с представителем местной военно-технической интеллигенции Иннокентием, он же, спустя полчаса времени, вне службы уже просто Кеша.

Поначалу этот самый Кеша был зажат, насторожен и на вопросы отвечал коротко, односложно, очевидно, все еще находясь под впечатлением беседы с особистами отряда. А еще – не очень понимая, что же это за отряд такой, в котором главным особистом целый бригадный комиссар, а командиром – всего лишь какой-то лейтенант из пехоты. И вследствие этого не очень понимая, как себя вести и что говорить. Но Сергей, тоже после разговора с бригадным комиссаром, был к этому готов и разговор строил не в варианте допроса, а в варианте дружеской беседы, при этом напропалую используя методические рекомендации знаменитой книги не менее знаменитого в его варианте Истории «душевлезателя» Дейла Карнеги. Он часто и к месту улыбался, всячески демонстрировал собеседнику свое доброжелательное отношение, проявлял живой и искренний интерес к разговору, часто называл Беляева по имени, старался строить разговор так, чтобы Беляев большей частью говорил, а Сергей слушал.

И постепенно Иннокентий начал оттаивать, стал говорить более свободно и раскованно. А когда Сергей заметил, что Беляев в ходе разговора все время косится на обе радиостанции возле кабины, и перевел разговор на тему, интересную его собеседнику, а именно на радиосвязь и радиооборудование, Беляева, что называется, прорвало, и дальше слова из него полились рекой. Сергею осталось только время от времени задавать «как бы уточняющие» вопросы об учебе и жизни Иннокентия во время учебы, в процессе ответов на которые тот сам, без принуждения и с энтузиазмом, бесхитростно выдавал всю интересующую Сергея информацию. В результате, чуть больше чем за час разговора Сергей уже знал о нем если не все, то очень многое и выяснил при этом почти все, что хотел. И наверняка выяснил бы еще больше, но тут от передового дозора поступили неприятные новости – впереди поселок Янув, а в поселке уже вовсю резвятся немцы.

С некоторым даже удобством расположившись в редком кустарнике на вершине небольшого пригорка примерно в полукилометре от места действия, Сергей уже добрых двадцать минут при помощи трофейного бинокля наблюдал за повседневной жизнью и бытом доблестных солдат немецкой армии, несколько часов назад принесших высокую арийскую культуру и освобождение от коммунистического рабства отсталым славянским народам. В данном конкретном случае освобождения от рабства представителями отсталых славянских народов выступали жители небольшого, примерно на тридцать – сорок дворов, поселка Янув, расположенного на берегу небольшой речушки метрах в двухстах от перекрестка двух грунтовых проселочных дорог, приблизительно на полпути между населенными пунктами Сокулка и Суховоля. А освободителями и, попутно, образчиками высокой арийской культуры выступали немецкие солдаты какого-то моторизованного подразделения вермахта в количестве примерно полсотни человек, которые сейчас усердно демонстрировали местному населению основные принципы этой самой культуры путем грабежа чужой собственности и отъема чужой живности. Весело гогоча и лениво отпихиваясь от местных жителей, хватающихся за свое имущество, немецкие солдаты тащили из домов и хозяйственных построек мешки, корзины, кувшины и прочую тару, в которой находилось все то, что они посчитали нужным забрать у жителей в обмен на освобождение от коммунистического рабства.

Немецкий офицер в звании лейтенанта – судя по всему, их командир – устроился в безмятежно-расслабленной позе на большой скамье с красивой резной спинкой, обустроенной под сенью раскидистого дуба на небольшой площади по центру поселка, и добродушно взирал оттуда на своих подчиненных, даже не думая их останавливать.

До второго акта приобщения к арийской культуре, а именно до насилия над женщинами и убийства пытающихся помешать этому насилию местных мужчин дело пока не дошло, но Сергей не сомневался, что до этого осталось совсем немного.

Вместе с Сергеем поведенческие модели обращения солдат высшей расы с местным населением на оккупированных территориях наблюдали куратор