если мужья видят будущих жён обнажёнными до свадьбы… или нагло позволяют себе прикоснуться к их бедру. Пьют чай после девяти вечера без присутствия дворецких. Не охотятся на лис осенью, и ни один из нынешних аристократов не застрелил ни единого оленя.

– В нынэшней абстановке защитники жывотных скорее застрелят аристократа.

– Хватит, я не желаю больше слышать о погибшей знати Альбиона. Расскажите мне нечто позитивное, Джозеф. Интересно, как обстоят дела с Советским Союзом?

– Он отказался от социализма и распался.

– (Радостно.) Восхитительно! Позвольте же ещё коньяку!

– (Поскрипев зубами.) Чтоб ты сдох… а, уже… На здоровье, генацвале Уинстон.

– Я надеюсь, Британия сейчас самая главная в Европе?

– Нэт, англичане проголосовали за выход из Европы. Главная Гэрмания.

– О Господи. Опять?

– Да.

– Наверное, придётся с ней воевать в третий раз. Простите, товарищ Джозеф, я больше не желаю ничего слышать. К дьяволу двадцать первый век с его безумными особенностями. Есть хорошая поговорка – если нет новостей, это уже хорошие новости. У вас осталось хоть немного коньяка, мой славный диктатор?

– Сколько угодно. Нам хватит, чтобы нажраться до состояния диких свиней.

– Прекрасно, сэр Джозеф. Предлагаю вот именно это сейчас и сделать.

– Каргат, батоно Уинстон. С удовольствием.

(психиатрическая больница, очень поздний вечер)

…Эээээ. Генацвале, мне очэнь стыдно было признаться ему: да, я освящал машины и благословлял старушек для отхода в мир иной от его имени. То, что я диктатор, ерунда: любому прылычному человеку иногда стоит нэмножко побыть диктатором. Он преспокойно отнёсся к моему грехопадению. Сказал – а что тут удывытельного? Так уже давно дэлают очэнь многие, ему привычно, когда на имени бога зарабатывают дэньги: одним бизнесмэном больше, одним меньше, какая разница. Бог спросил мэня, как я оказался в психушке? Я сам не вполне понимаю. Вышел из собствэнного бара подышать свэжим воздухом. На пять минут. Достал трубку, насыпал табак, раскурил… Сорт «Герцеговина Флор», канэчна. Пока священнодэйствовал, прошла всего-то четверть часа. Увлёкся. И что дальше? С двух сторон внэзапно подъезжают машины «Скорой помощи», оттуда выскакивают дюжие санитары, заламывают руки, тащат внутрь. Признаюсь, я нимнога погорячился. Вырывался, кричал, угрожал на грузинском, обещал обязатэльно найти их и расстрэлять, а семьи отправить в Магадан на поселение. Допытывался, кто работает на иностранные развэдки, поручившие напасть на товарища Сталина в рамках антисавэцкого заговора. Я подпрыгнул и упал на одного санитара, стараясь в гневе задавить врага массой тэла, но, к моему агарчэнию, я ещё не совсем избавился от предыдущей худосочности, не нагулял вес, способный расплющить противника. Короче, вёл себя как полный идиот – посему, генацвале, мне закономерно дали по морде и воткнули в плэчо шприц. Я потерял сознание, а очнулся уже привязанный к кровати в «одиночке» для буйных. Я совершил вторую ошибку – громогласно потребовал главврача и попытался взвиться к потолку вместе с кроватью, заблаговременно прывынчэнной к полу. После такого демарша меня привязали понадёжнее и вкатили в вэну дополнительную дозу. Засыпая, я бормотал, что каждому по двадцать пять лэт и метка «особо опасный», без возможности досрочного освобождэния. Прабуждэние было чудовищным. У моей кровати сидел Иисус.

Спэрва я принял его за галлюцинацию.

Потом пришёл в ужас. Он вытащил кляп из моего рта, и я страшно закашлялся. В жизни не испытывал подобного кошмара… Бог пришёл ко мне и сэйчас спросит за всё… Понимаете, за ВСЁ! Но оказалось, Иисус вообще не имэл понятия, кто я такой. Он беззвучно сотворил красное вино – потрясающая способность, заставившая меня сразу ему греховно завидовать. Генацвале, слющай, умей я создавать вино, ничего не требовал бы от жизни. Какой Крэмль, э? Я прэкрасно устроился бы и в Грузии. Он спросил меня об имени отца, и я назвал – дрожащим голосом. Разумеется, он распознал мою личность. Оказывается, Иисус уже давно в саврэмэнном мире, но почему-то его явление не сработало автоматически как второе пришествие. Получился сокращённый вариант. Без звэря числом шэстьсот шэстьдесят шэсть, саранчи с чилавэческими головами и прочих кошмаров, которые мы дотошно зубрили в семинарии. И канэчна, со скуки он прочёл тонну книг по истории – всё, что пропустил за последнюю пару тысяч лет с хвостиком. Насчёт моей пэрсоны он заметил: о, я жесток. Маниакально даже. Но он не хочет осуждать меня. Он просит рассказать, отчего я стал таким. Что сподвигло меня не вэрить людям, ждать покушений, измэны и врагов отовсюду, кои обязательно придут и задушат подушкой, когда на город опустится ночь?

Знаешь, чего тут самое неприятное, э?

Я ведь не лучше цезаря Тиберия. Приди мессия в моё врэмя, он тоже попал бы в камеру, а затем и под «вышку». И возрождённая мной в сорок трэтьем церковь в этом активно бы помогла. Даже если бы Иисус спустился с нэбэс в Москву весной эдак сорок восьмого года, после отмены смэртной казни, все митрополиты проголосовали бы за скорэйший расстрэл самозванца в качэстве ысключения. А то ведь вызовет бунты, волнения, сомнения – в Палэстине же