Толстая стопка одежды легла на откидной столик, коробки с обувью сгрузил на пол.

— Тут все, что вам сейчас понадобится, — пояснил он. — Ваши личные вещи пока в хранилище, и вы их получите при выходе. Пока можете переодеться. Туалет и душевая комната в самом конце коридора.

Прохоров спал чутко. Неприятные образы, то и дело вспыхивающие в его голове, приносили то жуткую морду мусорщика, то ухмыляющуюся физиономию альбиноса. Сон был яркий, но запутанный. Многое, почти как в тумане, вырисовывалось неясными контурами, однако яркая лубочная картинка остального резала глаз. В какой-то момент Прохоров понял, что не спит и просто смотрит в потолок. На верхней полке похрапывал Зельдин, периодически переворачиваясь с бока на бок, Игорь, лежавший напротив, отвернувшись от всех к стенке жилого отсека, спал спокойно и, похоже, без сновидений.

Встав с койки, майор прошелся босыми ногами по холодному полу и толкнул дверь. Та оказалась не запертой. В голову ему в мгновение ока пришла шальная идея, которую он тут же решил воплотить в жизнь. Быстро одевшись в спортивный костюм и вдев ступни в предложенные ранее кроссовки, он осторожно вышел в коридор и прислушался. Гудение странных агрегатов, спрятанных в закоулках базы, теперь слышалось особенно четко, однако в остальном было тихо, и только вдалеке, когда коридор резко уходил влево, ведя к столовой, виден был неяркий дежурный свет. База спала, точнее та ее часть, что не несла оперативное дежурство, и появилась возможность спокойно прогуляться и осмотреть то, до чего их нарочно, или случайно, не допустили раньше. Кто эти меченосцы, друзья или враги, Илья пока что не решил.

Первые несколько дверей были закрыты, некоторые распахивались легко и скрывали за собой только ряды коек без постельного белья и пустые откидные столики. Становилось ясно, что тут живет личный состав, часть из которого сейчас просто отсутствует. Однако дальше пошли гораздо более интересные помещения. Жилой ярус Прохоров покинул легко, однако, решив подняться по лестнице, уперся в тяжелую стальную дверь с электронным замком. Можно было попробовать ее отпереть, но неверный код или отпечаток пальца могли привести к тревоге. Что интересно, камер наблюдения на жилом этаже видно не было. В полном их отсутствии Илья сомневался и совершенно не понимал, зачем устанавливать их скрытно. Имелась, впрочем, парочка, на лестничной площадке, но оба следящих устройства уныло уставились на тот отрезок коридора, который вел к самой лестнице, и были выставлены настолько бестолково, что майор без труда прошел вне зоны их видимости.

Легко пройдя по мертвой зоне, майор начал спускаться по лестнице вниз, аккуратно ставя ноги на железные ступеньки, и тут же понял, что сделал правильный выбор. В нос ударил острый запах медикаментов. Послышались негромкие возбужденные голоса. Каждый шаг по лестнице приносил новые звуки. Сначала было слышно только невнятное бормотание, затем отчетливо прорезалось хлопанье дверьми и легкий матерок, затем пришел характерный звук, когда сталь трется о сталь.

— Долго еще мы так не протянем, — говорил кто-то. Голос был грубый, чуть надтреснутый. В его нотках сквозила усталость и легкая паника. — Нас просто опрокинули. Кто-то либо слушает волну, либо стучит просто из командного центра.

— Вашу мать, мясники, поаккуратней, мне с этим лицом еще на свидания ходить, — уже другой голос, моложе и звонче. Больше смешанный с задором и самоиронией.

— Тише, Ильяс. Если ты будешь сидеть ровно и не дергаться, то я сделаю маленький и аккуратный шов. Останется небольшой шрам, а такой девкам нравится.

Это уже был Иванов. Похоже, он тут был за медика, а люди, с которыми он разговаривал, только что вернулись из рейда, причем неудачного.

— Что у вас вообще пошло не так?

— Да все, — старший, чей тембр голоса вдруг показался Прохорову знакомым, пустился в объяснения. — Сначала мы тупо опоздали. Пока ехали, поймали все светофоры, а поскольку машина была гражданская, а сами мы не совсем в форме, то пришлось стоять на каждом светофоре. Я сам посчитал, их почти восемь было. Восемь светофоров, Миша! Это у нас-то!

Яркий образ откуда-то из прошлого вдруг вспыхнул в мозгу. Тот же чуть затянутый говор, резкие гласные, насмешливость во вроде бы серьезно сказанных фразах Прохоров слышал только у одного человека. Его однокурсника, Петра Разумовского, вместе с которым он прошел училище и был, фактически, не разлей вода. Он и Разумовский провели эти несколько лет в одном взводе. Койки курсантов стояли друг напротив друга, и дружба была сильна и крепла день ото дня, однако при распределении Петра отослали куда-то на дальний кордон, мобильники в то время были еще не известны, и перед отправкой договорились держать связь через родственников, пока не будет четкого адреса места службы. Прохоров несколько раз писал родителям Разумовского в Москву. Те отвечали крайне неохотно, судя по скупым редким строкам на бумаге, сообщая о том, что о месте службы сына им не известно, а потом и вовсе перестали реагировать на телеграммы и весточки тогда еще лейтенанта Прохорова. В ту пору было много секретных объектов, холодная война, которая никогда не заканчивалась, если уж быть честным, да и необъявленных войн, которые вели Советы, а затем и Россия по всему земному шару, было предостаточно. Вполне возможно, что и попал Разумовский под секретность, и тут вдруг он, собственной персоной.

— Петя? Разум, ты ли?

Прохоров спустился по лестнице и несколько секунд стоял в самом начале коридора, наблюдая как в комнате с табличкой «Медпункт», единственной, из приоткрытой двери которой в полутемный коридор струилась полоска света, вдруг воцарилась тишина.

— Прошка? Волчья сыть!

Человек, выглянувший в коридор, определенно был Разумовским. Жизнь его, конечно, потрепала, посеребрила виски, избороздила лоб крупными