– Я?! Всему виной ваша самоуверенность и напыщенность. И знаете что, пожинайте теперь сами плоды своих деяний!

– Вы отказываетесь?

– Да, – отрезала я. Нашёл дуру. Зачем мне всё исправлять? Чтобы меня тут же объявили наяритой?

– Мне доложили, что с вами уехала служанка из храма. Как её… Ли? – сменил неожиданно тему Пресветлый, сверля меня взглядом. – Сложная судьба у девочки, сложная…

Я вся подобралась, но не проронила и слова, а жрец продолжил рассуждать:

– Пока жила при храме, она находилась под покровительством пресветлой богини, искупая свои грехи. Покинув же его стены, сия дева опять ступила на путь порока, и моя совесть не позволяет мне молчать о её деяниях.

«Ах ты сукин сын!» – выругалась я про себя.

– Я пожалела девушку. Вам же, как вижу, милосердие неведомо, – процедила я. – Скажете о ней хоть слово, и я вам такого пожелаю, что мало не покажется!

– Не нужно угроз. Я уже стар и не страшусь смерти. Предвидя ваши действия, я написал письма о ней королю, наместнику и гуану Канта-Дора. Мои люди отправят их, если вы не вернётесь немедленно в храм и не исправите всё то, что натворили.

Испепеляя ненавидящим взглядом жреца, я почувствовала, что меня загнали в угол.

– Какие гарантии, что вы не выдадите эту несчастную и меня? – холодно поинтересовалась у него.

– Моё слово.

– Даже не смешно.

– Вам придётся поверить.

«Вика, даже не думай, это ловушка!» – предостерёг меня аттан.

Мои губы растянулись в улыбке, которая не достигла глаз.

– Если вы не сохраните тайну, сегодняшние события покажутся Мансану цветочками. Клянусь, одно лишнее сказанное или написанное слово, жест, взгляд – и люди побегут не только из храма, но и из города. Я прокляну эту землю так, что даже ползучие гады не смогут на ней жить! И не говорите потом, что я вас не предупреждала.

– Понять не могу, за что богиня одарила милостью такую особу, – только и ответил Пресветлый.

– А у меня в голове не укладывается, как можно, прикрываясь именем богини, отказывать в снисхождении изувеченной девочке, чья вина лишь в том, что она спасалась от насильников.

– Вы не думали о том, что шрамы защищали её от опасности быть узнанной?

– И какое будущее вы ей уготовили? Быть вечной служанкой и жить изувеченной с терзающим душу грузом вины? – Мой собеседник хотел что-то сказать, но я его оборвала: – Молчи, жрец! Не доводи меня до греха. Ты не достоин занимаемой должности, так как не помогаешь, а калечишь души людей, которые приходят к тебе за помощью.

Чем больше я об этом думала, тем сильнее меня переполнял гнев. Ведь не с одной Ларией он так поступил! Сколько ещё поломанных судеб на его совести? Меня буквально трясло от творимой несправедливости.

– Кто дал тебе право решать, кто достоин прощения, а кто – нет? Ты кем себя возомнил? Смерти не боишься? Ты будешь молить о ней! Я проклинаю тебя жизнью!!! Жизнью в болезнях и немощи! И не будет тебе снисхождения богини, пока ты не искупишь все свои грехи. Тебе не умереть от чужой руки, а если решишь уйти из жизни сам, я проклинаю твою душу на муки вечные! – я припечатывала его каждым словом, и они кинжалами вонзались в него. Лицо приобрело восковую бледность, а в глазах я видела смятение. Вспомнив его слова Ларии, не скрывая язвительности, добавила: – Сам решай, или страдать телом на этом свете, или вечно мучиться на том.

Я физически почувствовала, как сила, бурлившая во мне в момент произнесения слов, ушла, и на меня ниспустилось умиротворение. Поневоле поверишь в божественное существование Наяриты. Меня как будто кто-то свыше одобрил и поддержал.

В отличие от меня Пресветлому хорошо не было, он пошатнулся, схватившись за сердце:

– Здесь же нет воды?! – просипел он.

– Само тело человека процентов на шестьдесят состоит из воды, – просветила я его. Было ли мне его жаль? Нет. Жрец наверняка ежедневно купался в источниках. Пусть попробует прожить без их восстанавливающей силы. Как можно сопереживать болезням других, когда у самого ничего не болит? Он же забыл, каково это – испытывать боль и слабость, вот и сочувствие к людям испарилось. Как там говорят: «Сытый голодному не товарищ».

Подойдя к дверям, я выглянула и бросила дежурившей охране:

– Пресветлому плохо. Принесите попить.

Мои слова взбудоражили. Всё же жрец в Мансане находился на особом положении, а известие о его плохом самочувствии произвело эффект разорвавшейся бомбы. Принесли воды, и тотчас вернулись наместник с Варгосом.

Судя по потрясённому лицу наместника, Пресветлого в таком состоянии он видел впервые.