взглядом.
А я вернулся к камину, мыслям об Эллен – мне удалось не думать о ней, пока помогал ее маме, но теперь воспоминания, словно в отместку, накатили волной – и долго сидел в кресле, глядя на огонь.
Наконец, слава богу, поминки подошли к концу. Я попрощался с Бобом и еще парой знакомых. Мама Эллен, обняв меня на прощание, сказала, что Эллен меня любила. И я оказался свободен и мог посвятить себя тому единственному, что теперь имело для меня значение – окончательной, кровавой и безжалостной мести.
22
Когда я вернулся, Билл, расположившись в своем жалком садике, пил пиво из банки. У его ног валялось несколько пустых банок. Я сложил свои вещи в сумку, вышел из дома и сказал Биллу, что уезжаю к себе. Ему это не понравилось, но я убедил его, что не могу оставаться с ним вечно. Он настоящий друг, без него я бы не справился, но пришла пора снова топать по жизни на своих двоих. Он предложил мне пользоваться его гостеприимством в любое удобное мне время, невзирая на обстоятельства.
Али, увидев, как я подъезжаю, выскочил из лавки с соболезнованиями. Я поблагодарил его, но не стал задерживаться, чтобы поболтать. Он сказал, чтобы я заходил, не стеснялся, если мне что-либо понадобится. Я пообещал и заторопился вверх по лестнице, желая поскорее приступить к делу.
Кто-то починил мою дверь. Скорее всего, Билл. Холодильник и морозилка оказались забиты продуктами. Кровать застелена, а разбросанные по квартире записи аккуратно разложены по коробкам. Бросив сумку на пол, я принялся доставать заметки. Я успел просмотреть всего пару коробок, как открылась дверь ванной комнаты, и оттуда вышел Паукар Вами.
– Ал, мой мальчик, – прохрипел он, – ты вернулся к своему дорогому старенькому папочке.
– Давно ты здесь? – спросил я, отставляя коробку.
– Большую часть дня. – Он плюхнулся в кресло. – Я решил, что ты вернешься после похорон. Что тебя задержало?
– Поминки.
– Ты остался на поминки? Ненавижу поминки. Все так хорошо говорят о покойном. Никто не вспоминает про измены, мошенничество, предательство. Боюсь, что, когда помру, кто-нибудь устроит по мне поминки.
– Это вряд ли, – произнес я ледяным тоном.
– Ты удивишься, – ухмыльнулся он. – Ладно, хватит зря трепать языком. Погоревал – и будет. К делу. Что-нибудь новое узнал?
Я подумал о мраморном шарике и уселся напротив Вами:
– Есть одна вещь, о которой я хотел бы спросить. Тебе не понравится, но все равно спрошу.
– Валяй, – равнодушным тоном сказал Вами, но я заметил, что он заинтересовался.
– Ты убил Эллен?
Он нахмурился:
– Ты меня подозреваешь?
Я рассказал ему про мраморный шарик, черный с золотистыми змейками, о том, как он попал ко мне, потом пропал, оказался в моем шкафчике в раздевалке, а затем в ране на теле Эллен.
– Думаешь, я его там оставил? – проговорил он. – Считаешь, я подсунул тебе этот шарик с самого начала и все это время пудрил тебе мозги?
– Возможно.
Вами посмотрел на меня в холодном молчании, затем вытащил нож из ножен на поясе. Он вложил его в мою правую руку, приподнял подбородок и приставил лезвие к своей шее, отдавая себя в мое распоряжение.
– Если сомневаешься, перережь горло, – прошипел он.
Я смотрел на лезвие и натянувшуюся кожу на его шее. Глубоко вздохнул. Как бы ловок и силен он ни был, Вами не успел бы меня остановить, вздумай я его убить. Одно движение кисти, и он истечет кровью.
Я попытался опустить лезвие. Но Вами схватил мою руку и снова прижал лезвие ножа к своей шее.
– Ты должен быть уверен, – прорычал он. – Я никогда раньше не предлагал так свою жизнь. И никогда не сделаю этого снова. Будь уверен во мне или убей.
Я убрал руку с ножом. На этот раз Вами мне не препятствовал.
– Я должен был спросить, – пробормотал я.
– Нет. Но, возможно, это и к лучшему, что спросил. Теперь мы знаем, чего ждать друг от друга. – Он забрал у меня нож и спрятал в ножны. – Теперь, когда с драмой покончено, спрашиваю снова: что нового?
– Сначала ты. Что произошло с того дня, как Эллен… – Я не смог заставить себя закончить фразу.
– Ничего особенного. Никто не знает, кто ее убил. Официально этот номер в отеле пустовал. Полиция не знает, был ли это подражатель или настоящий убийца.