тектонической трещины Аллеи сфинксов, словно желая волшебным образом вернуть свое прежнее жилище. Халифе казалось, что половина Луксора горюет из-за того, как повернулась жизнь. Он покачал головой, забрал две пустые банки и направился к выходу. Как же тяжело бывало у него иногда на душе.
Выйдя из приюта «Хофеш», Бен-Рой пересек улицу, чтобы перемолвиться словцом со стоящим на противоположном тротуаре сутенером. Мужчина заметил его и бросился наутек. Детектив догонял его полквартала, затем бросил. Сутенер, как предвидела Хиллель, скорее всего вернется, но по крайней мере задумается. Хотя, может, и нет. У таких типов, как этот, в голове не происходит мыслительного процесса. Они действуют, не размышляя о смысле своих поступков и последствиях. И у них, конечно, нет ни капли совести. Сейчас спрячется за углом, дождется, когда Бен-Рой уйдет, и преспокойно вернется на свой пост, как лисица возвращается на помойку. Дикость, да и только. И что бы Бен-Рой ни сказал и ни сделал, ничего не изменится. Так и будет продолжаться вечный хоровод нарушителей закона и его защитников. Он не в первый раз задался вопросом, какое ему, в конце концов, до всего этого дело?
Он еще несколько минут оставался на улице, чтобы сутенер знал, что он еще здесь. Затем, гаркнув: «Я тебя достану, говнюк!» – вернулся в машину. Бросил фотографии, которые распечатала для него Хиллель, на пассажирское сиденье и, набрав номер Зиски, рассказал, что удалось выяснить.
– Думаете, Клейнберг поэтому оказалась в армянском храме? – спросил помощник, когда он закончил. – Искала ту девушку?
– Или должна была встретиться с ней, – ответил Бен-Рой. – В любом случае это самая надежная ниточка из всех, что мы имеем. Сейчас приют вышлет по электронной почте снимки. Окажи мне любезность, пошли несколько полицейских – пусть покажут их на территории храма, может, кто-нибудь узнает. А я пока смотаюсь в Неве-Шаанан на случай, если девушку видели там. Можешь чем-нибудь порадовать по «Немезиде»?
– Я разговаривал с приятелем, он мне кое-что сообщил, – ответил Зиски. – Еще кое-что накопал по корпорации «Баррен», не исключено, что может пригодиться. Не хотите вечерком сойтись?
– Почему бы и нет? Ты пьешь?
– Только шампанское.
Бен-Рой догадался, что помощник хохмит, и усмехнулся в трубку.
– В таком случае сам себе заказывай. В Старом городе в конце улицы Яффа есть бар «Путин». В девять подходит?
– Договорились.
Бен-Рой разъединился и тут же набрал другой номер. На этот раз Сары. Глядя из окна приюта на трогательные игрушки в углу двора, он ощутил необыкновенный взрыв чувств – настойчивую потребность сказать Саре, что он до сих пор сильно ее любит. И он на самом деле любил – безрассудно, если быть честным перед самим собой. Но порыв к откровению прошел, и когда она ответила, заговорил непринужденно, коротко спросил про ребенка и предложил на следующий день вместе пообедать. Но ее вопрос о том, что он делает в Тель-Авиве, оставил без внимания. Не потому, что Сару смутил бы ответ – она была женщиной умной, закаленной и сильной. Но Бен-Рой считал, что нельзя смешивать разные стороны жизни. Насилие, жестокость, надругательство над человеком – об этом он не хотел рассказывать матери своего ребенка. Они поболтали еще пару минут, договорились о времени и месте, где завтра пообедают, и расстались.
Когда голос Сары замер в трубке, Бен-Рой еще немного посидел, затем взял с пассажирского сиденья одну из фотографий – ту, которая изображала только голову девушки, – и положил на руль. Ее огромные миндалевидные глаза смотрели на него – пустые и одновременно до странности неистовые. Радужки настолько темно-карие, что казались черными. Красота девушки не совпадала с традиционными представлениями о женской привлекательности: нос слишком приплюснутый, брови слишком тяжелые, но было в ней явно что-то притягательное, манящее соединением беззащитности и стойкости, сломленности и силы. Словно два лица с разными выражениями: жертвы и человека, преодолевшего все трудности жизни, наложили друг на друга.
Девушка была ключом к расследованию. Бен-Рой это понял, как только увидел фото. Она – тот центр, вокруг которого крутится все остальное. Нить, соединяющая части воедино.
Он не отрываясь смотрел на нее почти минуту. Затем отложил снимок, завел мотор и поехал копаться в стоге под названием Тель-Авив – искать иголку по имени Мария.
Если Израиль – Земля обетованная, то Неве-Шаанан – место, где Завет рассыпается в прах. Убогий, грязный, обветшалый клин в Тель- Авиве, зажатый между старым и новым городскими автовокзалами, район, давно привлекающий иммигрантов, пьянчужек, наркоманов и проституток. Некоторые называют его колоритным, плавильным котлом. Бен-Рою же он представлялся клоакой.
Было уже шесть, когда он поставил машину на улице Саломан рядом с обширной, заросшей бурьяном площадкой заброшенного старого гаража. Немного помедлил, глядя на толкавшихся у дверей бара чернокожих, на идише – шварц. Затем взял портрет девушки, запер машину и отправился дальше пешком.
Район начал оживать, и его пульс будто участился. По самой улице Неве-Шаанан мимо ветхих, захудалых домов, составляющих костяк здешнего жилого фонда, тянулись пешеходы. Вечерний воздух сотрясала какофония звуков: музыка, голоса из телевизоров, щелканье и пиканье аркадных игр, галдеж сгрудившихся у прилавков с овощами и фруктами восточных женщин. Заваленные мусором переулки, залитые неоном бары и завитки граффити, требующие запретить иммиграцию и вернуться к Торе, и другие, пророчащие смерть мусульманскому отребью. В дверях, словно чудовища в берлогах, маячили пьяницы
