– «Нас построили. Заставили снять одежду и все остальное, и мы стояли голые. Велели положить руки на голову…» Детектив, я должен вас предупредить…

– Просто переводите, что она говорит, – оборвал его Бен-Рой.

Старик прижал девушку к себе и шептал ей слова утешения.

– «Там стояла машина. Большая машина, черная. В ней сидел мужчина. На заднем сиденье. Что-то говорил. Отдавал приказания. Я не понимала. Затем позволили одеться. Посадили в три микроавтобуса. И везли всю ночь. В тот дом…»

– Этот человек в машине, – требовательно перебил ее Бен-Рой. – Расскажи мне о нем. Как он выглядел?

Воски плакала, раскачиваясь взад и вперед. Детектив повторил вопрос. Он ненавидел себя за то, что ему приходится мучить девушку, но чувствовал, что подбирается к самому главному.

– «Я его не рассмотрела. – Петросян переводил то, что Воски говорила между всхлипываниями. – Там было темно. Свет направили на нас. Он находился в середине сиденья, далеко от окна».

– Но что-то ты все-таки видела?

Она покачала головой.

– Ну хоть что-нибудь!

– Я ничего не видеть! – выкрикнула Воски на ломаном, с сильным акцентом, иврите. – Он сидеть не в окно. Я не видеть.

– На каком он говорил языке?

– Не знать, я ничего не знать.

Петросян протестующе поднял руку, требуя, чтобы детектив прекратил допрос. Бен-Рой не обратил на него внимания.

– Думай, Воски. Пожалуйста, подумай. Должно же что-нибудь сохраниться в твоей памяти.

– Нет! Пожалуйста! Я говорить правда!

– Детектив, это выходит за всякие рамки…

– Думай, Воски! Мужчина в машине, как он выглядел?

– Детектив!

– Я не видеть лицо, – выкрикнула девушка. – Говорить вам, видеть только рука. Когда он бросить сигарета из окно. Один секунд, только рука с… с…

Она нервно ломала пальцы, пытаясь подобрать нужное слово.

– С чем? С чем, Воски?

Девушка сжимала и разжимала кулаки, затем обернулась, дико посмотрела на Петросяна и что-то бросила по-армянски.

– Что? – У Бен-Роя сверкали глаза. – Рука с чем? Что она сказала?

– С татуировкой, – перевел архиепископ. – У того человека на руке татуировка. Это все, что я могу вам позволить. Я ведь вас специально просил…

Но Бен-Рой его не слышал. Мысли унеслись туда, где он был четыре дня назад. Тюрьма. Камера. Золотые цацки, лицо с двойным подбородком, человек, которого называют «хаменахель», учитель. И у него на руке татуировка зеленой и красной краской…

Он сдвинулся на самый кончик кресла, сердце учащенно билось, все тело натянуто как тетива лука.

– Татуировка, Воски… Это было изображение… – Бен-Рой повел в воздухе рукой, изображая контуры женской фигуры.

Девушка дрожала, но прошло мгновение, и она сумела кивнуть.

– Женщина, лежащая в такой позе. – Бен-Рой развел руки, изображая раздвинутые женские ноги.

Снова кивок.

Геннадий Кременко со всеми потрохами.

– Спасибо, Воски, это все, что мне требовалось узнать. Я больше не буду тебя мучить.

Девушка прижалась к Петросяну, ее трясло. Бен-Рой подумал, не подойти ли к ней, не положить ли руку на плечо и не сказать ли, как ему горько, что пришлось подвергнуть ее такому испытанию. Но почувствовал, что от этого будет мало пользы. Меньше всего в этот момент несчастной требовалось выслушивать сбивчивые извинения паршивого копа-еврея. Он встал, проверил мобильник – от Халифы так ничего и не было – и направился к двери. Начал отодвигать засовы и повернулся с порога.

– Думаю, вам лучше остаться здесь с ней. В участке я доложу, что вы вышли, и все улажу. Вернетесь, когда посчитаете нужным.

Старик внимательно на него посмотрел, но понять выражение его лица было трудно. Покровительственное, может быть, даже отеческое. Но никак не сердитое, что удивило Бен-Роя, учитывая, как далеко он зашел за пределы дозволенного. Их глаза на мгновение встретились. Кивнув на прощание, отчасти в знак благодарности, отчасти прося прощения, Бен-Рой отодвинул последний засов и открыл дверь. Но вдруг ему в голову пришла новая мысль.

– Последний вопрос, Воски, – сказал он. – Картинка, которую вы рисовали с Ривкой Клейнберг. Та женщина со светлыми волосами – кто она? Кто-нибудь из тех, кого переправляли вместе с тобой в Израиль?

Девушка подняла глаза и несколько мгновений молчала. Затем что-то сказала по-армянски Петросяну, и тот перевел полицейскому: