— Ну что ж, это хотя бы понять можно, — тяжко вздохнула она. — В войну вообще ни за что убивали…

— Так значит, он тебе ничего не сказал? — спросил леший. Русалка отрицательно покачала головой. — Хоть намеком? — Тот же жест. — А собирался как — надолго?

— Да что ему собираться? — невольно улыбнулась она. — Шкура при себе, и ладно. Однако верно — торбу он тоже прихватил, еды собрал… Сказал, чтобы ждала не раньше, чем через неделю.

Ляс осмотрел комнату и сказал:

— Рад я за мохнатого. И за тебя тоже рад. Ты его береги, он мужик что надо.

— Ты это мне говоришь? Он мне жизнь вернул… Ну а сам-то что же нигде не осел? — спросила русалка. — Что вы все никак не успокоитесь? Ну, повоевали, ладно, коли уж не терпелось. А теперь-то что вас, вояк, носит по свету?

Леший отвел глаза.

— Если бы было куда возвращаться… — медленно проговорил он, но не закончил.

Васисдас, однако, удивился уже и этим словам: впервые на его памяти Ляс сам хоть что-то сказал о своем прошлом.

Когда он прибился к бригаде, Хмур лично с ним поговорил и никому о той беседе не сказал ни слова, но — слухами земля полнится, не прошло и пары недель, как все уже знали откуда-то и через кого-то, что Ляс крепко набедокурил в своем родном лесу. Возникло даже убеждение, что леший «ничего такого» устраивать не собирался, а только «пугнуть» старейшин, которые, недовольные его амбициями, советовали Лясу держаться «подальше от чащоб, поближе к городам».

Кто знает, может, и впрямь он когда-то по глупости верил, будто оружие можно взять в руки «просто так», чтобы «попугать, и только». Но разубедился в этом быстро. Видно, тогда-то его разум и дал трещину.

Ну, в общем, что особенного? У многих за плечами какая-то своя история. Но если остальные жаждали заполучить клад, а уж потом отомстить Хмуру за то, что бросил бригаду на произвол судьбы, когда другие успешно пользовались положением героев, то Ляс решил либо убить командира, либо наказать морально, заставив убить себя.

Причиной тому была какая-то особенная привязанность его сгоревшего сердца к Хмуру, привязанность, которую Эргоном считал обыкновенной слабостью, а Васисдас — свойственной всем неэльфам привычкой к зависимости.

Русалка, конечно, ни о чем подобном и помыслить не могла, ей все представлялось проще.

— Некуда? — переспросила она. — Или земли вокруг не стало? Лишился дома — строй новый, чего ждать-то? Пожарищ вдоволь — места хватает. И вдов на всех достанет, — прибавила она, опустив глаза.

— Эх, красавица! — вздохнул Ляс. — Не знаешь ты, о чем говоришь. Трудно вернуться… не только домой — в себя. Кто захочет снова потом землю поливать, когда привык кропить ее кровью? Не знаешь ты…

— Я — не знаю, — согласилась она. — Зато Яр знает.

— Да где ему? — воскликнул Ляс. — Если был у нас в бригаде хоть один безгрешный, так это Яр!

Эльф под окном усмехнулся: разговор пока еще забавлял его, но скоро должен был наскучить. Что это лешего понесло? Узнал что надо — иди своей дорогой… и оставляй след для того, кто поумнее.

— На Яре греха столько, что иного в землю бы по плечи вбило, — отвечала между тем русалка. — Ты его, верно, не слишком близко знал? — Эльф, не желая лишний раз показываться в окне, не видел лица Ляса, но, если уж лешего повело на откровенность, он должен был кивнуть; строго говоря, он берендея просто терпеть не мог. — Да не в том же дело, Ляс. Знаешь, как говорят: дом там, где сердце. Любил бы ты женщину — и был бы у тебя дом. Любил бы землю — и не нужно больше скитаться. Хоть бы работу какую любил — уже бы у тебя было занятие получше, чем грехи взвешивать. Понимаешь, о чем я?

— Как не понять? — медленно ответил тот. — Есть правда в твоих словах, красавица. Только у меня сейчас другое из головы нейдет: как парням помочь. Скажи хоть, в какую сторону твой муж пошел — попробую догнать его.

Васисдас не удержался, отступив немного, чтобы его точно не увидели из освещенной комнаты, посмотрел через окно на лицо Ляса и улыбнулся. Было бы дело в театре — обязательно зааплодировал: каков талант! Так глядит — в жизни не догадаешься, что он берендея на дух не переносит, а за что — и понять трудно. Наверное, за ту самую «безгрешность», в которой подозревал Яра.

Однажды, как помнил эльф, леший даже прицелился в берендея. В угаре был, сразу после стычки. Молча взял да и прицелился, палец на крючке не дрожит, дуло не пляшет. Тот глянул — вздохнул, башкой покачал и отвернулся, а Ляс постоял немного, потом опустил оружие и как ни в чем не бывало смешался с нервно курящей, спешно перевязывающей раненых толпой.

— Можешь остаться, отдохнуть до утра, — предложила русалка.

— Да ты что, не слышишь меня? — повысил голос леший. — Я же говорю тебе, глупая баба: парней спасать надо!

Он встал из-за стола.

— Тогда обожди, соберу тебе чего-нибудь с собой, — не стала спорить та. — Потом и дорогу укажу.