– Никаких. Я уверена, несмотря на это… – Мягким движением она отодвинула льняные волосы с левой стороны головы девочки, открыв вмятину от виска до лба, метку какого-то монстра, расписавшегося не пером, а тяжелым и тупым предметом.
– Как девочка сюда попала?
– Я расскажу тебе за обедом. Не хочу больше доставлять неудобств Уолтеру и его семье. Подожди меня на переднем крыльце, пока я поговорю с Джанет и Корой.
Я спустился в прихожую. Кто-то уже выключил телевизор. В одиночестве я стоял в теплой тишине, в широкой арке, которая вела в гостиную, нервничая оттого, что нахожусь в четырех незнакомых мне стенах, но тем не менее наслаждаясь домашним уютом.
Слева от арки, на полочке, горела свеча в подсвечнике из прозрачного стекла, закрытого перфорированной крышкой, с тем чтобы не начался пожар, если подсвечник случайно упадет на мягкий ковер. Поставили свечу перед маленькой нишей, чтобы она освещала фарфоровую статуэтку Святой Девы.
Я прошел в гостиную, чтобы рассмотреть фотографии, которые обрамляли этот домашний алтарь. Увидел женщину, и камера сумела запечатлеть не только ее красоту, но также доброту и ум. Поблескивали серебряные рамки, на которых мастер выгравировал узор из роз.
На крыльце я встал у ступенек и наблюдал, как ветер ваяет из снега призрачные фигуры, меняет их форму, когда они летят сквозь тень и свет ближайшего уличного фонаря. Голые ветви кленов стучали одна о другую, выбивая какой-то идиотский ритм, скрипели, словно ступени лестницы, сработанной плотником-неумехой.
Через минуту появилась Гвинет, закрыла за собой дверь, подошла ко мне.
– Как я понимаю, все в порядке. Ничего плохого с тобой не случилось, так?
– Все было плохо, хуже, чем я ожидал, но не в том смысле, как мне представлялось.
– Пошли, мне должны позвонить, но пока мы пообедаем.
Уже в «Ровере», когда она завела двигатель, я нарушил затягивающуюся паузу:
– Жена Уолтера, она хорошо заботилась о твоем отце?
– Как я слышала, она хорошо заботилась обо всех.
– Она не просто умерла, ее убили, так?
– Да.
– Ее звали Клер?
– Значит, ты об этом знаешь.
– Их было трое. Они бросили ее в пруд в Береговом парке. Словно какой-то мусор.
Горячий воздух поступал через вентиляционные решетки, отгоняя холод. Мы сидели молча. Не глядя друг на друга, не соприкасаясь, но близко.
– У Райана Телфорда репутация, – заговорила она, – респектабельность, хорошее образование, престижная должность, но он такой же, как те трое. Сделает что угодно. Для них всех важно только одно – власть. Верховодить другими, говорить им, что они должны делать, брать, что захочется, использовать любого, унижать, ломать, заставлять повиноваться, отнимать веру в справедливость, вгонять в отчаяние, подводить к мысли, что надежды нет и никогда не было. С прошлой ночи Райан знает, что я для него угроза. Он не может этого допустить. Он уже многого достиг и не собирается останавливаться.
– Может он узнать об этом доме?
– Не думаю. И о том месте, где я сегодня проведу ночь, – тоже. Но, с учетом его связей, ни в чем нельзя быть уверенным. Я бы не стала просить тебя оберегать девочку. Твои возможности ограничены, и такая просьба – перебор.
– Твои возможности тоже ограничены, но ты для нее сделала многое. Я бы тоже как-нибудь справился. Но до этого не дойдет. Ты можешь доказать, что Телфорд вор?
– На сбор доказательств ушло время, но теперь они у меня есть. Доказательства – самое легкое. Кому мне их представить? Это пазл, в котором не хватает половины элементов.
– В полицию.
– Полиция, управление окружного прокурора, суды – везде есть хорошие люди, Аддисон. Но коррупции хватает и там. Это уже не тот город, каким он когда-то был. Все говорят о правосудии, но не может быть правосудия без правды, а ныне правда признается редко и зачастую презрительно отбрасывается. Это болото, а деньги – зловонная жижа, немалая их часть – грязные деньги и растрачиваемые деньги налогоплательщиков, и в этой жиже барахтается больше людей, чем ты можешь себе представить. Если доказательства попадут не в те руки, они пролежат под сукном, пока уже ничего не смогут доказать, а у меня появится гораздо больше врагов.
…Когда мы отъехали от тротуара, снег валил, будто пепел с горящего над головой невидимого неба. Город потускнел, несмотря на яркость огней, его миллионы комнат не обещали безопасности.
36
Отец умер в такую же снежную ночь. Улицы закрылись для движения по причине забастовки рабочих департамента уборки улиц и вывоза