– Даже трюм на корабле работорговца и разлагающийся труп? – смеясь, спросил Джейми. – Гноящиеся раны? Козел?
– Поросячье дерьмо, – решительно ответила я. – Вне конкуренции.
Джейми забрал у меня скомканную рубаху и разорвал на полосы, оставив чистые для протирания инструментов и заделывания щелей. Остальное бросил в огонь и отошел в сторону, когда вонючий дым понесло в нашу сторону.
– Был еще Нарсес. Великий генерал – по крайней мере, так говорили, – хотя и евнух.
– Наверное, разум мужчины работает лучше, если не на что отвлекаться, – со смехом предположила я.
В ответ Джейми лишь коротко усмехнулся, хотя мой комментарий его явно повеселил. Он забросал тлеющие угли землей, я забрала прижигатель и горшок с дегтем, и мы направились домой.
Из головы все не шел этот его комментарий – про то, что «иногда от яиц у мужчин одни горести, а не радости». Интересно, Джейми говорил в общем, или в его словах таился намек на конкретного человека?
В рассказах Джейми о недолгом браке с Лири Маккензи – кратких рассказах, по нашему обоюдному согласию, – не было ни намека на то, что она физически привлекала Джейми. Он женился на ней из-за одиночества и чувства долга, желая найти хоть какую-то пристань в жизни, опустевшей после его возвращения из Англии. По крайней мере, так он сказал.
И я ему верила. Джейми был человеком чести и долга, и я понимаю его одиночество в тот момент – ведь я чувствовала то же самое. С другой стороны, я знала его тело почти так же хорошо, как свое собственное. Оно было способно как вынести тяжелые муки, так и испытать невероятное удовольствие.
Большую часть времени мне удавалось не вспоминать о том, что однажды Джейми разделял с Лири постель, пусть недолго и, по его словам, без удовлетворения. Но я помнила, что она была и оставалась довольно привлекательной женщиной.
Оставшуюся часть дня Джейми был молчалив и погружен в свои мысли, хотя заставил себя пообщаться с Фергусом и Марсали с детьми, когда те заглянули к нам после ужина. Он учил Жермена играть в шашки, пока Фергус по просьбе Роджера вспоминал слова баллады, услышанной на улочках Парижа в его бытность юным воришкой-карманником. Женщины устроились у очага с вышивкой и вязанием и в связи с продвигающейся беременностью Марсали и помолвкой Лиззи начали рассказывать другу другу леденящие кровь истории о родах.
– Ребенок лежал на боку, размером с полугодовалого поросенка…
– Ха, а у Жермена, по словам акушерки, голова была точно пушечное ядро и смотрела в обратную сторону, вот уж какой изворотливый…
– У Джемми тоже была огромная голова, но трудности вызвали плечи…
– …
– Средства к существованию, да, ясно. А потом, когда покупатель лезет пальцами
– Нет, ты пока не ходишь, сейчас мой ход – я съел твою шашку
–
– Жермен! – крикнула Марсали. Она гневно взглянула на своего отпрыска, и тот, ссутулив плечи и выпятив нижнюю губу, хмуро уставился на шашечную доску.
– Не переживай, дружище, ладно? Теперь твой ход, и ты можешь пойти вот
– …
– «Были ли вы сегодня… в седле?» Или, скорее, «Вы сегодня ездили верхом?»
Фергус засмеялся, и кончик его аристократического носа порозовел от веселья.
– Вот это перевод.
– Да? – с полуулыбкой спросил Роджер, изогнув бровь.
– Еще так выражаются французские доктора, – вставила я, заметив его непонимание. – В разговорной речи это означает: «У вас сегодня был стул?»
– Возможно, та самая леди –
–
– Я понял, – пробормотал Роджер. Его брови по-прежнему были подняты, словно он изо всех сил пытался разобраться в нюансах перевода этого трудного отрывка. Интересно, удастся ли ему положить его на музыку.
–
– Никаких проблем, – заверил его дед. – Ешь кашу каждое утро, и никогда не будет геморроя.