Тот сверялся с картой, на которой Малютин ранее сделал пометки. Впереди на шоссе как раз был большой затор, образованный шестью большегрузными автомобилями, который им предстояло объезжать через город.
В Сергиевом Посаде биолог бывал, ничего опасного там не видел, но в центр города не заходил.
Внедорожник шел ровно, гладко, но именно мотор его и подвел. После того, как они остановились, чтоб убрать с дороги обломки, которые могли проткнуть шины, советский джип завести не удалось.
После двухчасовых попыток реанимировать машину, механик-водитель развел руками, помотал головой и произнес емкое матерное слово.
Пришлось надевать противопыльные маски и выходить.
Малютин еще в Мирном заметил, что солдаты свободно разгуливают по поселку без тяжелого защитного снаряжения, ограничиваясь плащ-палатками и такими вот простенькими масками. Поэтому и он решил надевать респиратор только при крайней необходимости. Портативный импортный радиометр у него тоже был всегда с собой, в кармане.
«Смертники», – подумал он сначала.
«Реалисты», считал он теперь. В принципе, если человек не собирался жить очень долго, в этих местах вполне можно было ходить и не думать о среднегодовой дозе. Сам же Николай не торопился на тот свет и не собирался стоять под дождем или вдыхать пыль во время пыльной бури. Но и радиофобии у него больше не было.
Они стояли почти под светофором. Возле дороги были расположены автобусная остановка и торговый павильон. Малютин решил подойти к ларьку, благо до него было всего два шага, но вдруг услышал шорох со стороны остановки.
Ему показалось, что в угол, под навес, метнулась тень.
«Нет, это явно не призрак. И не человек. Что-то размером с кошку. Твари размером с человека там не спрятаться. Но откуда тут кошка? Мля… страшновато».
Он вспомнил рассказ безымянного сержанта, который передала им Олеська.
«Тени, которые приходили за ними… Вдруг они хотели добра? Забрать своих мужей и отцов к себе, в лучший мир? Чепуха. Не было никаких теней. Были только галлюцинации выживших из ума последних солдат погибшей империи, которые перенесли такой удар по психике, что могли сломаться даже выкованные из железа. Понятно, куда девались пропавшие. Люди просто шли в никуда, за голосами в своих головах. Шли, переставляя ноги, как роботы, пока не заканчивались силы, – сквозь снег и дождь, ничего не видя перед собой. Или видя картины той жизни, которая была до того, как мир взорвался. А потом падали или тихо ложились в пожухлую траву, в грязь, в снег. И лежали, пока жизнь не оставляла их».
Хвост у буквы «м» был длинный и уходил вниз к самому асфальту, будто рука человека дернулась, когда он рисовал ее.
– Малютин, тебе что говорили? Под трибунал хочешь? – услышал он голос Токарева. – Сержант Воробьев, сделайте рядовому внушение. И пусть он едет с вами.
– Так точно, – ответил боец, который выделялся среди других своим высоким ростом. – Пошли, салага!
Это уже было адресовано Малютину.
«Надо же, записали в рядовые. Хотя в моем военном билете было когда-то написано именно так».
– Да иду я, – ответил он с плохо скрываемым раздражением.
«Только не прогибаться. А то на шею сядут. Сохранять достоинство. Все-таки я им не кум, не сват и не мальчик на побегушках. Пусть они друг с другом свой цирк разыгрывают и “отвечают по форме”».
Сержант не стал делать ему «внушения», а только пробормотал что-то злобно.
После того, как штабной автомобиль испустил дух, ученого… вернее, уже проводника, запихнули в большую дребезжащую махину производства Уральского автомобильного завода. Командиры пересели в другой «Урал», поновее, который шел замыкающим.
Через час они уже ехали, а точнее, плелись, объезжая заторы, по шоссе на юг, к поселку Вакцина, о котором Василий так и не успел рассказать подробно.
Переоборудованный в мастерских базы в Софрино «Урал» шел тяжело, потому что нес на себе много лишнего железа, заменившего брезентовый полог. Никаких окошек в корпусе не было, все щели были герметизированы. Поэтому Николай не видел дороги.
Двигатель чихал, плевался, натужно ревел и то и дело глох. Грузовик подпрыгивал на ямах и колдобинах, как кузнечик. Ехать в джипе было, конечно, удобнее.
Колесо находилось прямо под ногами проводника, и на каждой яме он подпрыгивал на полметра. Желудок норовил выпрыгнуть. Спасало только то, что перекусы не были предусмотрены.
При каждом ударе что-то пересыпалось за внутренней обшивкой салона, дребезжало что-то похожее на болты. «Не разбить бы подвеску. Не сломать бы ось. Не проколоть бы колесо. Не полетел бы движок».
Пятнадцать солдат, сидевших рядом с ним на обшарпанных деревянных лавках, были молчаливы. Малютин разглядывал их, пытаясь придумать каждому
