похожие на канонаду.

«Показалось?»

В этот момент крик прозвучал снова. Он доносился из хозяйственной постройки, желтая облезшая стена которой выделялась на фоне серых домов.

– Выпустите меня. Я не убивал никого! Это они. Эти…

С Тимофеевым Николай особо не общался. Но Малютин знал, что этот человек, тихий и незаметный, души не чаял в своей жене, с которой познакомился и сошелся уже здесь. Детей у них не было – и это было разумно.

– Да как я открою? Ключ у Семеныча. Я возьму его и вернусь, – громко сказал Николай.

Нечего было и думать о том, чтобы взломать оббитую железом дверь с врезанным замком. Не сумев сказать больше ничего ободряющего, биолог побежал за остальными. Услышав, что он уходит, пленник начал кидаться на дверь, как безумный. И когда Николай уже скрылся за поворотом «трубы», тот все еще бился об нее, как раненый зверь.

К 2:00 в Клубе собрались почти все – заспанные и напуганные.

По предложению Малютина окна первого этажа забаррикадировали мебелью. Вернее, баррикадировать, двигая тяжелые шкафы по полу, пришлось ему одному – с минимальной помощью от других.

Кто-то посмеивался над ним, кто-то просто пожимал плечами.

Собственно, клубом – в том смысле, какой их поколение привыкло в это слово вкладывать, – здание не было. Снаружи оно, обшитое каким-то особым материалом, который не опознал даже опытный отделочник, выглядело вполне современно, внутри же это был типичный сельский дом культуры: столовая, актовый зал на первом этаже и несколько тесных кабинетов, обставленных староватой, но прочной мебелью, на втором.

Ни в одном другом здании собрать всех жителей было невозможно. Разве что на Ферме, но там не было даже лавок – не на голой земле же людей размещать.

В актовом зале они все и собрались. Это было похоже на профсоюзное собрание или встречу тех, кому за сорок. Нарушала картину только кучка детишек, которым отвели отдельный уголок зала под присмотром Льва Тимуровича и нескольких мамочек.

Семеныч, сидевший в кресле на сцене, пересчитал еще раз всех по головам. Оказалось, что шестерых не хватает. Вернее, троих, если не считать Лёхи, Бориса и запертого Тимофеева.

Отсутствовали Вася, Надя – женщина, работавшая на Ферме, – и мужчина, оглохший после воспаления слухового нерва.

Слабослышащего скоро нашли и привели. Он жил неподалеку от Клуба и просто не услышал сигнала тревоги. А женщина будто в воду канула. Как и Василий.

– Нам, как в сказке, надо ночь продержаться, – объявил Семеныч, раскуривая очередную сигарету. – Тут мы в полной безопасности. Утром, как рассветет, все мужчины возьмут инструменты… и оружие. Мне тут все уши один умник прожужжал про тварей из темноты… – Он покосился на биолога. – Так уж и быть. Прочешем весь поселок. И найдем посторонних – если они есть. Хотя я в них не верю. Пока все происходящее вполне объяснимо и без тварей.

Никто из зала не возразил. Все молчали. В такую минуту каждому хотелось сбиться, как овцы, в кучу. Даже деда Никитича положили здесь же, на раскладной кушетке.

Малютин сидел отдельно от других, развалившись сразу на три сиденья. Когда он попытался заикнуться про Тимофеева, староста отмахнулся от него, как от надоедливой мухи:

– Ничего с ним не сделается. Целее будет. Там дверь крепкая и окно заделано.

«Окна! – От этой внезапной мысли биолог подскочил, как подброшенный катапультой. – Кто-то должен следить за окнами второго этажа. Ну почему они такие бараны?»

– Так-то лучше. – Староста отложил отвертку и перестал ковыряться в приборе, который стоял перед ним. – Пока Вася не нашелся, ремонтом занимаюсь я сам. Глаза боятся, а руки делают. Уже починил громкую связь.

Он нажал на кнопку, включая переговорное устройство внутренней радиосети. Шнур тянулся к стоящему чуть поодаль генератору, который урчал, как огромный кот.

– Внимание! – произнес он в микрофон непонятно кому. – Проверка связи! Проверка связи!

И уже протянул руку, чтобы отключить радиосеть, когда все услышали на том конце провода чье-то сбивчивое дыхание.

Звук доносился из стоящего рядом на полу динамика.

– Меня кто-нибудь слышит? Ребята… Люди… Отзовитесь… Кто-нибудь! Я боюсь. Там кто-то ходил за окном…

Это была Надежда. Та самая, которая не пришла с Фермы. Вообще-то к сельскому хозяйству она имела мало отношения, а до войны работала секретаршей. Малютин ее считал истеричкой, но признавал, что бывают дамочки и хуже.

– Солнышко, успокойся, – староста заговорил как заправский психолог. – Никто тебя не тронет. Ты где находишься? На Ферме?

– Д-да. Была в оранжерее, потом все ушли. А я не видела…