Чего ему только стоило пересилить себя, сделать последний шаг и протянуть руку. Но и тут он не смог, как хотел, спокойно закрыть ворота. Вместо этого он взялся за ручку, дернул и потянул на себя, но его трясущиеся руки долго не могли запереть задвижку. Это была не «герма», а обычная стальная дверь.

Наконец, замок закрылся. В последний миг Николаю показалось, что с той стороны на дверь осторожно надавили, будто проверяя.

Ему показалось, что он слышит что-то: то ли свист, то ли щебет, то ли горловой клекот, но очень тихий, на грани слышимости.

«Может, я схожу с ума? И мне уже мерещатся и следы, и черт знает что?»

Но почему-то он мог теперь спокойно стоять, только если прижимался спиной к стене, а никак иначе. Даже если это был безопасный внутренний двор поселка. Ему хотелось иметь максимальный обзор.

Он буквально заставил себя отлипнуть от стены и зашагать к Складу.

– Что случилось? – спросила его Марина, когда он, тяжело дыша, снова зашел в хранилище. – На тебе лица нет.

Все взгляды были направлены на него, все ждали его рассказа.

– Да так… ничего. В кузове действительно лежит мертвая тварь с крыльями. Такая «злая птичка» размером с корову. Ее сначала застрелили, а потом выпотрошили и расчленили. А братцев нету нигде. Можете утром сходить сами и проверить.

Он почувствовал ломоту в висках. К горлу подступала тошнота.

– Я иду домой, – объявил Малютин. – Болит голова. Я сегодня достаточно пользы принес человечеству… ик! Дальше давайте без меня.

Уже не скрываясь, он снова выпил приготовленные Васей для себя сто грамм и съел деликатес – три вареные тепличные картофелины.

– О том, что ты видел… никому, – последнее, что сказал ему Семеныч. – Мне еще паники не хватало. Всё, иди.

Опьянение и слабость в ногах нахлынули как-то внезапно.

После дежурства на вышке… После смерти и похорон сумасшедшей бабки… После кладбища и истории полоумного строителя вертолетов…

После все этих катакомб… тетрадрахм… ах, да гекатомб – вспомнил он нужное слово – на видеозаписи…

После загадочного появления старика и не менее загадочной пропажи его сыновей – не сопливых пацанов, а здоровых лбов, каждый из которых самого Николая мог в бараний рог скрутить…

После одиночного похода к кафе и вида всей этой кровищи…

«Если они были там, то им уже не нужна моя помощь. Совсем не нужна».

После страшно-гнетущего напряжения от того, что было там за дверью… даже если там была только пустота…

После всего этого не грех ужраться вусмерть, а он ограничился только еще одной стопкой. Все-таки он был бывшим ученым, а не сельским алкоголиком.

Он думал, что на морозе его отпустит, в голове прояснится, но стало только хуже. Не прощаясь ни с кем, Николай вышел и побрел по «трубе» к дому, надеясь, что ноги успеют его донести туда прежде, чем подкосятся. Хотя тело все больше принимало положение Пизанской башни. Он буквально бежал, держась за стенку. Странно: все-таки не на голодный желудок пил.

А вот и его клетка. Home, sweet home. Его панцирь, его раковина улитки, куда он уползал всякий раз, когда люди и жизнь слишком сильно тыкали его прутиком.

Он уже подходил к своему порогу, когда увидел, что в доме Тимофеевых включен свет и широко распахнута шлюзовая дверь. Собаки нигде не было.

Любопытство – проклятая вещь, которая никогда не доводит до добра, включилось раньше, чем он успел подумать. Заглянув внутрь, Малютин увидел что-то красное на полу, и что-то, чего не должно было быть на стене. Оно стекало, как тягучий клей.

Отпрянул… И в этот момент его едва не сбили с ног.

Загрохотали ботинки и сапоги. Он увидел людей, причем они были не в ОЗК, а в обычных куртках. Двое из них тащили третьего, заломив ему руки. Четвертый – Николай узнал в нем Жигана – нес в вытянутых руках топор.

– Что за кипеш? Пожар, что ли? – спросил недоумевающий биолог.

– А, это ты, Микроскоп. Какой-то долбанутый день… Тимофеев жену зарубил. Идем его старосте сдавать.

– Да ты что? Топором? Насмерть?

– Наповал, прямо между глаз.

«И еще на одного человека меньше стало. Эдак скоро нас совсем не останется», – промелькнуло в мыслях у Малютина.

– Вот к чему супружеская жизнь приводит, – вслух сказал он и добавил, не обращаясь ни к кому:

– Вот видишь, Марина. Как хорошо… умеешь… ик! Держать дистанцию.

Мысли его уже потекли, поэтому он не стеснялся держать душу нараспашку перед чужим и неприятным ему человеком – первый признак.

Но Жигану было, похоже, не до шуток.

– Он отпирается. Несет какую-то туфту. Говорит, что йети видел. Йети! Снежного человека. И не одного. Прикинь? «Эти» – так он его называет. Как