зловещими.

Огромный полотняный шатер передвижного цирка сверкал огнями. Аттракционов было столько, что от них рябило в глазах: качели, лошадки, надувной замок, электромобили, паровозики и самолеты. А чуть поодаль возвышалось большое колесо обозрения. Но от всего этого его вдруг замутило, закружилась голова.

«Как они могли так быстро всё собрать? Такие огромные сооружения. Еще вчера тут ничего не было».

Здесь же был и художник. Но на последней картине, которую он усердно торопился закончить, был кричащий человек, как на известной работе Мунка, – из глаз текли красные слезы, и город на заднем плане горел. Огонь этот выглядел так, как будто его нарисовал ребенок.

Все его мысли занимала бархатная коробочка. Он побежал. Быстрее. Быстрее.

«Только бы найти эту проклятую штуку… И откроются ворота в дивный мир, где водопады света и радости. Где новые страны и города, в которых мы не были, но побываем вместе. Чудесные острова, лагуны, водопады, джунгли с райскими птицами и огромными бабочками, рисунок на крыльях которых похож на россыпь драгоценных камней. Чертова коробочка, ну где она?.. Только бы найти… Только бы не ушла…»

Он спустился по лестнице вниз. Там, внизу, было прохладно и темно, и давали тень развесистые деревья, совсем не московские, совсем не характерные для умеренного пояса. Он все еще видел над собой небо, но теперь оно казалось нарисованным на своде пещеры. Тут на тропинке, вымощенной желтой плиткой, он увидел коробочку и побежал к ней. И в этот момент его едва не сбили с ног.

С радостным хохотом мимо пробежала стайка детей и подростков. Они топали по асфальту, как слоны в цирке. Кто-то из них задел ногой в кроссовке коробочку… и его подарок полетел в сторону от дорожки, в густую траву…

Он кинулся туда, под сень деревьев, но вместо травы там оказалась глубокая яма, и он начал падать… И падал, и падал, мимо корней деревьев, похожих на жирных червей. Уже внизу, подняв глаза, он увидел, как квадрат неба стал кроваво-красным.

И тут все исчезло и сменилось привычной картиной – черным потолком, навалившимся сверху, как крышка гроба. Николай проснулся.

За окном шел дождь. Темноту то и дело прорезали вспышки молний. Гроза была где-то далеко. Грома слышно не было – стекло заглушало все звуки, кроме очень близких. Раньше такое буйство стихии бывало только после жары, но теперь климат словно сошел с ума. Теперь биолог не удивился бы и северному сиянию над Москвой.

Атмосферное электричество могло найти выход в любой день.

Он щелкнул выключателем, но светлее не стало.

Зрение было не в фокусе, глаза покрылись соленой коркой, как будто он рыдал всю ночь.

– Да что это такое со мной? Не было ничего!!! И день тот прошел не так. Балаган был дешевкой. Акробаты-негры – такие, будто их в наркопритонах набрали. И животные – полудохлые, просто блохастые чучела. И солнце жгло. И тошнило от гамбургера. И дети были противные. И подарка не было… И я ей ничего не предлагал. Думал, успею еще. Время есть.

Он повернулся, потому что колола в бок пружина и сильно болела затекшая нога. На светящемся циферблате часов было 01:25.

И от всего сна остался в голове только топот бегущих ног.

«Топот? Да что стряслось? – подумал он, а потом его осенило: – Это было снаружи».

В ту же секунду по двери начали колотить чем-то железным.

– Кто там? Какого рожна вам надо? – биолог подошел к переговорному устройству.

– Малютин, вставай! – Он узнал голос Льва Тимофеевича. – Беда! Ты что, бури не слышал? Провода порвало в нескольких местах. Ветряки поломало. Вся деревня осталась без электричества. Фильтровентиляционные камеры еле работают. Даже проводной связи теперь нет. И Василий куда-то пропал. Семеныч сказал всем собираться в Клуб. До утра пересидим, а утром чинить будем.

«Так вот почему так тихо. И душно…»

Только сейчас Малютин понял, что лампочка не горит. Просто его глаза привыкли к темноте, и им хватало света от зарниц за окном.

Но в интервалах между вспышками было темно – хоть глаз выколи.

Двадцать лет никакая техника без сбоев и ЧП прослужить не смогла бы. Вот и энергоснабжение поселка приходилось чинить и латать из подручных материалов. И если без освещения еще как-то можно было бы жить, обходясь керосинками или даже свечками, то без работы ФВК они остались бы без чистого воздуха. И хоть вдыхать ту смесь, что называлась атмосферой, было не смертельно, – накапливать свою годовую дозу никто не хотел.

Проклиная все, биолог начал одеваться, матерясь и путая штанины и рукава. Виски ломило, во рту был мерзкий привкус кошачьего туалета.

Когда он открыл дверь, никого снаружи уже не было. Откуда-то из центра поселка доносились крики и возбужденные голоса.

Темень была такая, что даже в «трубе», где практически невозможно было свернуть куда не надо, он почувствовал дискомфорт и страх: тонкий пластик – плохая защита от того, что могло быть снаружи.

«А что там может быть?»

Он уже хотел идти в сторону Клуба, когда услышал жалобный крик.

Николай прислушался. Но услышал только стук наполовину оторванного от крыши соседнего брошенного дома листа железа да далекие раскаты грома,