напугало, а не восхитило. Особенно после того, как она его увидела.

«Совсем не так это выглядит в книжках про рыцарей в сверкающих доспехах. Какого черта она смотрит на меня так, будто я… Что? Или кто?»

И все равно он решил, что подойдет к ней, когда вернется в поселок. И попытается навести мосты снова. Она по-прежнему ему нравилась, хотя после всего пережитого Николай не знал, сможет ли хоть когда-то уснуть и проспать всю ночь без кошмаров.

Любой готов разделить с кем-то радость. А вот разделить чужое горе и муки – желающих обычно мало…

После того как грузовики скрылись за пеленой надвигающегося тумана, Малютин подошел к Большеголовому, который сидел у стены и грыз руку.

Люди тоже так делают – когда хотят превратить душевную боль в физическую.

И когда мутант посмотрел на Малютина, тот внезапно увидел все. Без всякой телепатии.

Николай представил себе, как их создали. Какие муки они вытерпели в роли подопытных кроликов. И как они жили после войны. Представил, как среди них, практически диких животных, появилось одно разумное животное… точнее два, но с разными принципами. Как стая голодала и почти истощила кормовую базу. Как они нападали на деревни и тех, кто имел несчастье проходить мимо. Как в голодные годы они практиковали каннибализм.

Наверное, если бы у них было больше времени, они могли бы построить новый мир. Не хуже и не лучше людского, но другой. Но этого не случится. Мутаген превратил их в «йети», но не сделал отдельным биологическим видом. В отличие от летающих ящеров или «псов», которые могли иметь потомство.

Они, «йети» – не переходная ступень, а тупиковая ветвь. Их половые клетки не подвергались трансформации, а гибриды не могут иметь детей. Следовательно, их вид был изначально обречен. Все, что они могли, – это пытаться повторить процедуру, с помощью которой были созданы сами. Примерно так аборигены с островов Полинезии делали «самолеты» и «аэродромы» из соломы, увидев, как белым авиация привозит ценные грузы.

«Серые» пытались переливать свою кровь с помощью шприца. Но вирус давно потерял свою силу. И слава богу.

Глядя на сгорбленную фигуру чудовища, Малютин присел рядом с ним. И неожиданно почувствовал острую жалость. Он видел многих сильных и стойких людей, которые не смогли жить после гибели цивилизации. Наоборот, способность жить с этим, жить после этого – выдавала в человеке какой-то изъян и надлом, какую-то болезненную червоточину.

И этот разумный «йети» тоже, как оказалось, был подвержен этому эффекту. Как ни противны ему были его дикие сородичи, а все-таки это был его коллектив. Его маленькая цивилизация.

И все-таки ученый не мог торчать рядом с ним долго. Чуть ли не пинками он заставил Большеголового отойти от здания. А сам пошел в административный корпус. Он хотел забрать вещи Токарева, среди которых было достаточно пластиковых… точнее, пластичных взрывчатых веществ, чтобы взорвать все корпуса института. А ему был нужен только один корпус. За те годы, что он сидел без дела, он много прочитал про разные типы взрывчатых веществ и про способы их закладки. Конечно, теория без практики мертва, но это лучше, чем ничего.

За час он разложил взрывчатку, которую успел приготовить майор, в точках, отмеченных тем на плане здания. Несущие стены, опоры, колонны… или как их там. Вставил детонаторы. На то, чтобы разобраться со всем этим и с машинкой для подрыва, ушел еще час. Все-таки Николай был отнюдь не подрывник. Естественно, как и у любого сапера, ошибка стоила бы ему жизни.

Все это время Большеголовый сидел на земле, как статуя, как древний каменный идол. Какие мысли носились в его голове?

«Ухожу», – вдруг услышал Малютин, словно до него долетел порыв ветра.

Наверное, «серый» не желал оставаться рядом с НИИ, где все пропиталось злом и смертью. Что ж, его можно было понять.

А Малютин думал только о том, заработает ли его система, – и потерял мутанта из виду.

Ученый нажал на красную кнопку, и по первому этажу здания пробежала череда взрывов, а потом строение осело в клубах пыли. И только тогда Николай понял, что на том месте, где сидел Большеголовый, никого уже не было. Зато осталась цепочка следов, которые вели туда, где было крыльцо запасного выхода.

Великан убил себя чужими руками, но вряд ли он думал о таких условностях. А вот Малютин чувствовал стыд и боль, хотя понимал, что ни в чем не виноват.

Глядя, как догорают последние огни над развалинами лаборатории, Малютин думал об одной вещи. О том, что измененные, генетически неправильные существа всегда жили среди людей.

И не только те, чьи уродства или странности были на виду.

Он размышлял о том, сколько представителей человечества изначально были химерами? Сколько было людей, которые поглотили в процессе своего развития своего брата или сестру? Иногда при этом рождались чудовища, как китайский ребенок, у которого недоразвитый брат рос прямо из спины, словно Чужой. Как Сиамские близнецы, которых можно было даже разделить. А еще был «техасский ребенок» – живое воплощение политкорректности. Правая половина была девочкой мулаткой, а левая мальчиком-негром.

Чем-то подобным, скорее всего, был и маньяк Чикатило, как показали его прижизненные анализы. Возможно, именно эта разорванность надвое – происхождение от двух разных организмов – сделала его тем, чем он был.