– Были там другие пленные? Наши, которые в форме?

Он не задумываясь назвал людей полковника «нашими».

– Были. Но вчера их… – она закашлялась, – растерзали. Кто-то попытался бежать, ранил одного из… уродов. И они перебили…

– Всех?

Она замолчала.

– Отвечай. Пожалуйста.

– Не знаю… многих.

– Неважно. Жаль их. Но лучше уж так, – зло бросил Малютин. – Согласен, сержант? Чем быть покорной скотиной.

Сержант, похоже, считал иначе.

– Не шуми, – попросил Воробьев. – А то они придут. И лампу свою убери…

Малютин понял, что на помощь бойца рассчитывать не стоит.

– Люди, – внезапно заговорила пленница, которая там, в убежище, показалась ему симпатичной. – Там были и другие люди…

– Какие?

– Женщины, мужчины… их привели сегодня. Много.

Вот это уже было интересно. Значит, пленных прибавилось. Малютин лихорадочно обдумывал план побега. Он не мог поверить, что ему, человеку, кандидату наук, не удастся обхитрить этих бородавочников, похожих на уродов из Кунсткамеры.

Пленники беспомощно смотрели друг на друга, чувствуя себя попавшей в западню дичью. Малютин махнул рукой и выключил фонарик – знал, что солнечную батарейку еще не скоро удастся зарядить.

Больше за весь вечер к ним никто не приходил. Малютин мог ориентироваться во времени лишь приблизительно, ведь часов у него не было.

Всю ночь были слышны душераздирающие крики, проникающие, несмотря на хорошую звукоизоляцию, в этот закуток с нижних этажей. Можно было представить, насколько громкими были крики там, внизу.

Уснуть было бы невозможно, да никто из пленных о сне и не помышлял.

Несколько раз сержант начинал с остервенением бить по стене кулаком, будто пытаясь проломить ее. Маша тихо плакала, забившись в угол. Малютин не мог точно понять, кто из них сильнее угнетает его психику.

Потом девушка вдруг начала нараспев причитать – почти речитативом:

– Скоро. Скоро мы все будем там. Будем носиться и завывать в водосточных трубах. Залетать в дома и на стартовые площадки ракет, в супермаркеты, в офисы. В метро. В канализацию. Скрежетать зубами и поджидать тех, чей черед еще не наступил. Будем забирать с собой души тех, кто остался. Кто замерз в снегах или выпил яд. Кого застрелил и ограбил сосед. Кого съели «эти». Йети. Эти. Йети. Они ведь милые, да? Они любят людей, ха-ха.

– Да заткнись ты, кликуша, – зло зашипел Малютин на женщину, которая казалась ему такой милой совсем недавно. Хотя в чем она была виновата, если сломался, как прут, даже суровый солдат?

Николай думал о том, что внешняя дверь лабораторного блока (а они явно находились именно в нем, судя по отсекам для опытов и клетушкам для подопытных) должна быть открыта. Иначе не было бы так хорошо слышно, что происходит на нижних этажах.

И это давало надежду.

«Когда откроют дверь, надо бежать или драться. Раздобыть оружие. Выпустить пленных и убить всех монстров. Или добежать до грузовиков и катить отсюда одному, не оглядываясь. Все, что угодно, но не ждать, когда забьют, как овцу».

Мысли роились у него в голове.

«Эти кости в убежище. Скольких же эти твари сожрали? Случайные путники, охотники. А может, целые поселения. Поселения?»

Неприятная догадка начала ворочаться у него в голове, но он прогнал ее.

Николай не заметил, как начал погружаться в забытье, словно в мягкую вату. Это казалось невозможным. Но в какой-то момент он, лежа на отвратительном матрасе, который впивался в тело всеми пружинами, без одеяла, с капающей с потолка водой, почувствовал, как начало куда-то уплывать его сознание.

Сказались усталость и нечеловеческий стресс.

«Им нет разницы, убить меня во сне или бодрствующим», – подумал и уснул.

Он проснулся от тихого шороха.

Николай прислушался, но стояла полная тишина. Только слышно было, как сопит сержант и всхлипывает во сне Мария. Они тоже спали.

Но что-то было в этой темноте подозрительное и нехорошее. Чье-то глухое, присвистывающее дыхание, которое никак не могло принадлежать кому-то из пленных.

Малютин нажал на кнопку фонарика и обомлел. По ту сторону решетки неподвижно стоял огромный темный силуэт. А дверца в ней была широко распахнута. Чтобы зайти внутрь, этому «серому» пришлось бы сложиться вдвое. И все же Малютин не сомневался, что тот сможет пролезть внутрь.