раскрытой на несколько сантиметров пасти что-то зажато. Я засовываю туда пальцы и достаю кусочек бумажки, зажатый в металлическом кольце.
…Как-то раз она сочинила для меня сказку и рассовала фрагменты по всему Коронадо: в трещины каменных скамей в саду, под плиты…
Регина.
Трясущимися руками я снимаю кольцо и разматываю бумажку.
И, достигнув самой вершины, герой встал лицом к лицу с богами и монстрами, пытавшимися преградить ему путь.
Бумажка свертывается обратно, а я смотрю на кольцо, хранившее ее. Это не украшение — слишком оно грубое и толстое. К тому же оно слишком велико, и ни одна девушка не станет носить его на пальце. Тем не менее оно аккуратно отполировано. Кажется, это железо. В холодном, тяжелом металле просверлено отверстие. Как ни странно, на нем ни царапины, словно время его не коснулось. Я осторожно надеваю его на место и отправляю беззвучную благодарность давно погибшей девушке.
Я не могу дать Оуэну больше времени и не могу избавить его от потери.
Но я могу вручить ему это.
— Оуэн!
Я вздрагиваю, когда Коридоры эхом повторяют мой голос.
— Оуэн! — снова зову я, задерживая дыхание и стараясь услышать хоть что-то. Он все еще прячется. Я уже собираюсь проследить его по стенам — хотя в прошлый раз они мне мало помогли — когда вдруг слышу его: тихое, осторожное приглашение.
Напев. Едва различимый, далекий, словно нить воспоминаний, за которую можно ухватиться и пойти по следу.
Я кружу по проходам, позволяя мелодии вести себя, и нахожу Оуэна в укромном закутке. Здесь нет дверей и нет обычного освещения, изливающегося через замочные скважины, поэтому стоит непроницаемая темнота. Неудивительно, что мне не удалось его найти. Я едва могу различить очертания предметов. Сейчас он похож на черную фигуру в серебряной короне, прижавшуюся к стене. Склонив голову, Оуэн напевает и водит пальцем по темной полоске на своей ладони.
Он поднимает голову, и мелодия обрывается.
— Маккензи.
Его голос спокоен, но глаза заметно напряжены, будто он держится из последних сил.
— Мой день уже прошел?
— Еще нет. — Я захожу в его закуток и опускаюсь на пол рядом с Оуэном. — Я тут кое-что нашла. Кажется, твое.
Я протягиваю ему открытую ладонь. Металлическое кольцо, держащее бумажный сверток, слабо поблескивает в темноте.
Он широко распахивает глаза.
— Откуда ты?.. — шепчет он дрожащим голосом.
— Нашла во рту горгульи, — говорю я. — На крыше Коронадо.
Я протягиваю ему свою находку, и когда он, забирая ее, слегка касается моей руки, меня на мгновение охватывают тишина и спокойствие.
Он крутит в руках мой подарок.
— Как тебе…
— Я там теперь живу.
Оуэн прерывисто вздыхает:
— Так вот куда ведут эти двери? — В его голосе сквозит неприкрытая тоска. — Кажется, я с самого начала это чувствовал.
Он достает хрупкую бумажку из кольца и читает в темноте. Я смотрю, как движутся его губы, когда он еле слышно повторяет прочитанное.
— Это из той сказки, — шепчет он, — которую она сочинила перед гибелью.
— О чем была сказка?
Его глаза затуманиваются. У меня не укладывается в голове, что он способен вспомнить подобное. Но тут я вспоминаю о том, что он провел десятилетия во сне. Убийство Регины для него — такая же свежая, болезненная рана, как гибель Бена для меня.
— Это было что-то вроде одиссеи. Она сотворила из Коронадо гигантский мир, с семью этажами, полными приключений. Герой боролся с драконами в пещерах, взбирался по отвесным стенам, заоблачным горам, преодолевал смертельные опасности. — Он тихо смеется, предаваясь воспоминаниям. — Регина могла придумать сказку из ничего. — Он сжимает кольцо и бумажку в ладони. — Могу я оставить это себе, пока день не кончен?
