когда ладонь Уэсли легонько касается моей талии, но его шум отвлекает меня от боли, до тех пор, пока он не поднимает руку и…

— Ай! — Я смотрю вниз. По моим ребрам расползается гематома.

— Тебе стоит проверить ребра, Мак.

— Я думала, ты как раз этим и занимаешься.

— Я имею в виду осмотр врача. Тебя нужно отвести к Патрику, просто на всякий случай.

— Ни за что, — огрызаюсь я. Патрик — последний, кого бы я хотела сейчас видеть.

— Мак…

— Я сказала нет, значит нет.

Боль пульсирует в моих ребрах, когда я делаю вдох, но я хотя бы могу его сделать, и это радует.

— Как-нибудь выживу, — отшучиваюсь я и подбираю свою футболку.

Уэс опускается на мою кровать, и я едва успеваю натянуть футболку, как раздается стук в дверь, и, не дождавшись ответа, на пороге возникает мама с тарелкой овсяного печенья с изюмом.

— Маккен… Ой.

Она неправильно оценивает открывшуюся перед ней картину: полуголого Уэсли, устало растянувшегося на моей постели, меня, поспешно натягивающую футболку (чтобы скрыть синяки). Я изо всех сил стараюсь выглядеть смущенно, и это не так уж сложно.

— Привет, Уэсли. Я не знала, что ты здесь.

Это, конечно, наглая ложь, потому что мама, как бы она меня ни любила, не станет заходить ко мне с тарелкой печенья и полным кофейником, а уж тем более с такой милой улыбкой на лице. Когда она успела вернуться домой?

— Мы вместе ходили на пробежку, — быстро говорю я. — Уэс пытается помочь мне вернуть спортивную форму.

Уэсли делает несколько подчеркнуто неуклюжих движений «на растяжку», ясно давая понять, что бегун из него такой же, как балерина. Я его убью.

— М-м-м, — откликается мама. — Ну, что ж… я тогда просто… положу их вот здесь.

Она ставит печенье на нераспакованную коробку, не сводя с нас глаз.

— Спасибо, мам.

— Спасибо, миссис Бишоп, — говорит Уэсли. Я замечаю, что он смотрит на печенье с улыбкой голодного волка. Он почти такой же талантливый лжец, как и я, и это понемногу начинает пугать.

— И кстати, Мак, — говорит мама, стянув одно печенье с тарелки.

— Да?

— Оставь дверь открытой, пожалуйста, — невинно щебечет она, похлопав ладонью по дверному косяку, и уходит.

— И как давно мы с тобой… м-м-м… бегаем? — невинно интересуется Уэс.

— Несколько дней. — Я запускаю в него печеньем.

— Это радует. — Он ловит печенье на лету и тут же схомячивает. Потом снимает с прикроватного столика медведя. Медведь больше не носит глупые пластмассовые очки — я положила их рядом перед тем, как отправилась за братом. У меня начинает болеть сердце. Пропал, пропал, пропал, — стучит пульс у меня в голове.

— Это его медведь? — спрашивает Уэс с искренним состраданием. Я понимаю, что это не его вина — он не в состоянии это осознать — но я ненавижу, когда люди так себя ведут.

— Бен ненавидел этого медведя, — признаюсь я. Но Уэсли все равно осторожно и почтительно ставит его на место.

Я падаю на кровать. Что-то больно впивается мне в бедро, и я вытягиваю из кармана ключ Отряда.

— Мы висели на волоске, — замечает Уэс.

— Но мы это сделали, — говорю я.

— Да. Мы это сделали.

Он собирается улыбнуться, но вдруг становится серьезным. И я тоже чувствую, в чем дело.

Уэс достает из кармана свой Архивный лист, а я — свой. Мы одновременно разворачиваем их и видим одно и то же сообщение.