сержант тогда командовал группой, значит, и за смерть бойцов несет ответственность. Но какой смысл это ворошить, если Бугор вовсе сгинул, провалив очередное задание? Якуб лишь разозлится, и Глаше этим не поможешь.
Когда старшина заговорил, в голосе пробилась нотка отчаяния:
– И что теперь с Глашей будет? Казните?
Стратег кашлянул и приставил к щеке указательный палец. Вроде как задумался. Хотя на самом деле почти все просчитал заранее.
– Зачем уж сразу казнить? – произнес с недоумением. – Мы же не дикари какие-то… Но… Слушай, а ты готов за нее поручиться?
– Готов, – не раздумывая, выпалил Латыпов. – Я и раньше говорил, что готов взять ее на поруки.
– Раньше – не считается. Сейчас – готов?
– Готов!
– Ну, смотри. Я тебя за язык не тянул… Тогда слушай мое условие. Теперь все от тебя зависит. Обследуешь станцию как следует – получишь свою Глашу. Договорились?
– Договорились, Стратег. Я в этом метро все верх дном переверну.
Якуб хмыкнул.
– Все – не надо. Главное – вагоны обследуй.
– Обследую.
– Вот и отлично. Тогда ступай. Сбор разведгруппы – через пятьдесят минут.
Но старшина продолжал стоять на месте, сжимая в руке ветошь.
– Ну, ты чего? – недовольно спросил Стратег. – Мы ж вроде все обговорили.
– Да я… Я это… Можно мне с ней повидаться?
– С кем? С Глашей? – Якуб округлил глаза. – Ну, ты даешь. Времени и так в обрез.
– Это быстро. Я только ей скажу… Пообещаю, в общем. Ну и – гляну.
По тонким губам Стратега скользнула усмешка.
– Хочешь проверить, жива ли она еще?
– Да нет, я тебе верю. Но…
– Ладно, не оправдывайся. Я понимаю… Черт с вами! Разрешаю свидание. Но не больше чем на три минуты. Слышишь, квестор? – Якуб покосился на Зураба и еле заметно подмигнул. – Проводишь его в тюрьму и проконтролируешь. И заодно проинструктируешь по дороге по деталям операции. Теперь ступайте, время не ждет.
– Спасибо, Стратег, – сказал Латыпов, бросая ветошь на верстак. – Я все сделаю как надо.
– Иди-иди. Благодарить меня не за что – сам не оплошай.
Старшина и квестор уже вышли из мастерской, а Стратег все стоял около верстака, разглядывая части пулемета. И думал.
«Жаль, что Сергей не успел доделать. Ручной пулемет – вещь ценная, очень бы пригодился. Ну, доделает кто-нибудь другой… А все-таки странно – чем приворожила его эта лесовичка? Ну, молодая, ну, предположим, смазливая, титьки и задница на месте. Но дикарка же, в лесу выросла… Нет, дурак все-таки Сергей – ради обычной бабы всем рисковать. Хотя и мастер на все руки…»
Глашу содержали в карцере – маленьком помещении размерами три на полтора метра. Когда охранник открыл узкую дверь, девушка сидела на полу, поджав под себя босые ноги. Из одежды – лишь длиннополая рубаха, сшитая из толстой дерюги. Голова опущена, темные волосы почти полностью закрывают лицо.
– Отдай лампу старшине и подожди нас вон там, – распорядился квестор. И кивнул Латыпову: – Давай общайся. Время пошло.
Сергей забрал у охранника «керосинку» и, перешагнув через порог, остановился. Он хотел окликнуть девушку по имени, но не успел. Она сама подняла голову, легким движением руки откинула с лица спутанные волосы и… И Латыпов увидел, как изумрудными искорками блеснули ее глаза.
Казалось, они проникли в самое сознание, парализовав волю и напрочь лишив Сергея способности рассуждать. Все, что он смог из себя выдавить одеревеневшим языком, это короткую и не самую содержательную фразу:
– Здравствуй, Глаша. Это я…
– Кто ты? – Голос у «лесовички» был низкий, с легкой хрипотцой.
– Ты меня не помнишь? Я – Сергей. Мы спасли тебя – тогда, с вормами.
– Я помню об этом. Зачем ты пришел?
– Я пришел тебе сказать… В общем, тебя скоро выпустят. Я приду за тобой, когда вернусь.
– Меня отпустят на свободу?
Латыпов замялся.
