– Разбежалась! – мстительно выкрикнул Вовка разинувшей круглый рот Светочкиной. Помахал ее портфелем и добавил: – Дура!

И понесся через гудящую машинами площадь Восстания во дворы.

– Хулиган! Все расскажу-у-у!

Прежде чем свернуть, Вовка оглянулся – Светочкина, нетерпеливо топая ножкой, ждала зеленый свет.

Особого смысла в хищении портфеля не было, эта ябеда все равно все доложит маме. Теперь – даже больше. Но просто так стоять и смотреть, как записка от Агнии Петровны спокойненько плывет к маме, он тоже не мог. Тем более все было вообще несправедливо – он, можно сказать, помочь пытался! Дура. Не Агния Петровна, конечно, а Светочкина.

Вовка пробежал, петляя след, промчался в чужую подворотню и выскочил во двор. На горке суетилась какая-то малышня, больше вроде никого не было. Он рванул замок на девчачьем портфеле и стал нетерпеливо рыться в тетрадках и учебниках. Не то, не то… Записка нашлась в дневнике, аккуратно разглаженная и вставленная между страниц. Аж смотреть противно.

Вовка швырнул дневник обратно, щелкнул замком и уставился на добытый листок.

«Хулиганил на уроке рисования… Нанес ущерб… Просьба принять меры…»

Какой там ущерб еще, акварель в одну секунду смоется! И ничего он не хулиганил. Просто вчера еще заметил, что Светочкина – вылитая Мальвина из мультфильма про Буратино, который недавно крутили по телевизору. Только вместо голубых кудрей – светло-желтые. И сегодня, когда Агния Петровна сказала рисовать на свободную тему, его вдруг осенило. Почти-Мальвина удобно сидела прямо перед ним – бери и превращай в настоящую…

Когда Агния Петровна потребовала у него дневник, и шмыгающая носом Светочкина вредно сказала, что лучше пусть она все его маме передаст, а то «у Стебелькова страницы в дневнике иногда случайно склеиваются», Вовка удрученно подумал, что голова у Светочкиной, наверное, и правда фарфоровая, как в Буратино. Бессовестная и без мозгов. А неблагодарность – черная. Не хочет становиться красивой, и пожалуйста.

– Ты что это тут делаешь? – На Вовку подозрительно сощурилась местная бабка, вышедшая из парадного. Явно из той же вредной породы.

– Адресом ошибся, – бросил Вовка и побежал прочь. Лучше не рисковать.

Озираясь, он перебежал дорогу и остановился в арке напротив. Светочкиной или еще кого в поле зрения не было, и он швырнул оба портфеля на землю. Глухой двор-колодец в глубине и каменные своды арки как-то осуждающе молчали. Вовка с ненавистью смял записку.

– Провались ты!

Он дернул листок пальцами в разные стороны, и бумага затрещала. Белые кусочки делались все меньше, меньше, пока, наконец, не стали похожи на снежинки. Вовка топнул ногой, и они подлетели вверх. Снег в мае.

Портфели вдруг зазвякали защелками и как будто пошевелились. Вовка нахмурился, подхватил их, и тут сквозь подошву ботинок почувствовал какой-то глухой скрежет. Как будто кому-то сверлят зубы, но только очень, очень глубоко внизу. Под землей. Вот чушь какая… Вовка брыкнул ногами.

Где-то рядом вдруг мерно заурчало, и по кварталу разнесся странный гулкий звук – как будто треск, грохот и стон одновременно. Заслонил собой все и принялся нарастать. Вовка испуганно вскинул голову и замер. По фасаду того дома напротив, в чей дворик он забегал, поползла трещина. Сперва медленно, потом быстрее и быстрее. Одна, за ней – другая, широкие, тонкие, как черные змеи, изогнутые. Звук все не прекращался.

Вовка почувствовал, как в живот проваливается что-то скользкое и холодное. Трещины побежали по асфальту перед домом – еще быстрее, откалывая кусочки штукатурки и камня. Дом содрогнулся, словно передернул плечами от ужаса, и затрясся всей громадой. Кто-то завизжал, зазвенели стекла. Вовка попытался рвануться вперед, помочь, что-то сделать, но ноги почему-то своевольно шагнули назад.

Струсил!

Он зажмурился на секунду, перебарывая страх. Зло распахнул глаза. И снова застыл на месте. Дом стоял ровно, не шелохнувшись. Как ни в чем не бывало, ничем не отличаясь от остальных зданий в ряду. Даже грохот прекратился. Померещилось? Черные змейки трещин никуда не делись, но лежали неподвижными и совсем не страшными. А может, они всегда тут были? А он не замечал… Зубы под землей тоже больше никто не сверлил. Вовка неуверенно переступил с ноги на ногу, шумно дыша и напряженно всматриваясь в дом. Тишина.

– Пацаны не пове…

Шум рухнул сразу во все стороны. Зазвенел, закричал сотней голосов, больно влепив Вовке по ушам. Асфальт проломился, разлетелся осколками, выдирая куски тротуара. Каменная громадина дома коротко простонала. Тяжело ухнула. И ушла с головой под землю. Быстро, как будто кто-то выдернул нижний кубик из игрушечной башни. В воздух взметнулся столб песка и завихрился на месте. Вросшего в землю Вовку обрызгало мелкими колючими камешками. И резко, как по щелчку, все прекратилось, и стало тихо. Теперь уже по-настоящему. Напротив Вовки улицу разорвала гигантская яма. Над ее краями, как в мультике, клубилась густая пыль. И больше ничего.

С разных сторон на улочку хлынули люди – высыпали из домов, прибежали со стороны Невского. Вовку уронили, чуть не затоптали, подняли и затормошили, ощупывая и стряхивая долетевшую мутную пыль с темно-синей формы. Широко открывались рты – кричали, наверное, у Вовки что-то выспрашивали. Откуда-то протиснулась Светочкина с таким белым лицом, как будто его кто-то, в довершение к голубым волосам, школьным мелом вымазал. Вцепилась в Вовкин рукав и, кажется, тоже что-то говорила. И ревела – по белым щекам бежали капли, только мел почему-то не смывался. Громко ревела, наверное, только Вовка не слышал. В его голове, сквозь застывший в ушах гул слабенько стучало: «Провались ты».