спиной по ножке стола, на который опирался все это время, и сел прямо на пол. Он провел левой рукой по лицу, но на его глазах не было слез, он даже не чувствовал боли в изувеченной ладони. Посмотрев на все еще сжатую в кулак руку, Алан разжал пальцы, позволяя крови свободно стекать на пол. Даже его проклятое тело не излечивало раны, которые он нанес себе сам, по собственному желанию, что ж, пусть они будут платой за его поступки.

– Ничтожной платой… – прошептал Алан, закрыв глаза.

Он сделал то, чего боялся, и оказалось, что это намного больнее, чем он ожидал. Поклявшись не позволить Кристине плакать, он сам разбил ее сердце.

– Пусть сейчас ты несчастна, но ты будешь жить, жить дальше, и когда-нибудь на твоих губах снова засияет счастливая улыбка… как жаль, что я не увижу ее. – Впервые за долгие годы слезы заскользили по щекам Рэвендела, и он не пытался сдерживать их.

– Вам больно?

Открыв глаза, Алан увидел Джессику, опустившуюся на колени рядом с ним. Девушка подошла бесшумно, плотно заперев за собою дверь, и теперь внимательно смотрела на Рэвендела своими красными глазами, глазами заблудшей. Однако именно в них сейчас Алан видел больше сострадания и понимания, чем во множестве других, принадлежащих людям. На мгновение взгляд девушки скользнул по окровавленной руке Рэвендела, и он подумал, что запах и вид крови взбудоражат зверя, дремлющего в ней. Но он ошибся. Джессика сняла с шеи черный платок и заботливо обмотала ладонь Алана, пачкая кровью дорогую ткань. Только сейчас Алан понял, что на девушке теперь изящное платье алого цвета. Весьма необычная вещь для Анжелики, ведь именно своей горничной он поручил переодеть гостью. Несмотря на роскошный наряд, ноги девушки, выглядывающие из-под юбки, оказались босыми, туго обмотанными свежими бинтами.

– Нравится? – коротко спросила Джессика. Она легко поднялась, отошла на пару шагов и, разведя руки в стороны, грациозно повернулась кругом, позволяя Рэвенделу как следует рассмотреть ее.

– Тебе идет, – рассеянно ответил Алан, глядя на девушку. Причесанная, вымытая и переодетая, она совсем не походила на остальных заблудших, и лишь глаза выдавали ее истинное происхождение. Проведя ладонью по лицу, Рэвендел смахнул слезы.

– Девушка, которая только что вышла, она дорога вам, – слова Джессики не прозвучали как вопрос, скорее это было утверждение.

– Да, – кивнул Алан после непродолжительного молчания, – дороже, чем кто бы то ни было.

– Я знаю, что вы хотите спасти ее.

– Откуда?

– Видела, – взгляд девушки слегка затуманился, – во сне.

– Ты говорила, что к тебе приходят видения, – разговор с Джессикой отвлекал Алана от мыслей о Кристине, и он жадно ухватился за его продолжение.

– Приходят, – согласилась девушка. – Не знаю почему, но приходят, уже давно.

– Что ты видишь?

– Вас.

– Меня? – Рэвендел удивился.

– Да. Я все о вас знаю, даже о том, что вы хотите спасти ту девушку. Я чувствую то же, что и вы, поэтому испугалась, когда мы встретились в подвалах, хотя ждала там именно вас. Несколько дней назад мои видения стали яснее, ярче. Я сразу поняла, что должна помочь вам, ведь больше некому, тогда я сама пришла к Осьминогу, потому что знала – только так я смогу встретить вас.

– Но… как? Почему? – Алан не мог поверить в происходящее. Полноценный дар предвидения не проявлялся ни у кого в Аластрии уже несколько сотен лет, и вот сейчас перед ним сидит заблудшая, которая менее чем через неделю окончательно оборотится в чудовище, и она утверждает, что знает о нем все.

– Я уже говорила, – улыбнулась Джессика, – мы похожи, мы одни во тьме. Пусть вы не чувствуете моей боли, но я чувствую вашу. – Она приблизилась. Кончик ее носа коснулся носа Алана. – Я видела самые яркие ваши воспоминания и самые печальные. Все то, что вы несете в своей душе сквозь годы, все, что вы переживаете сейчас. Тьму, сковывающую ваше сердце, я ощущаю, как свою… так позвольте мне забрать ее.

Прежде чем Алан ответил, девушка подалась вперед и коснулась своими мягкими, влажными губами его губ. Мгновение, казалось, длилось целую вечность, но Рэвендел все же отстранил девушку от себя.

– Я не могу.

– Лишь я вижу вас таким, какой вы есть, лишь я чувствую то, что чувствуете вы, и лишь я понимаю вас, так почему вы даже не пытаетесь понять меня?

– Иногда я не понимаю себя сам, чего говорить о других? – грустно улыбнувшись, Алан встал на ноги. Странно, но слова Джессики успокоили его. Возможно, они были ложью, домыслом, но, как бы то ни было, ему стало намного легче от осознания того, что заблудшая знает его настоящего. Какая ирония судьбы – его, обреченного слиться с тьмой, поняла та, которая сама скоро превратится в чудовище. Возможно, поняла бы и Кристина, если бы он рассказал ей обо всем, что чувствует. Но тогда она страдала бы куда больше, чем сейчас. Она оплакивала бы его, когда его не станет, виня себя в его