всему виной могло быть простое любопытство прохожего, но король не желал рисковать понапрасну.

Мрачная Железная Башня высилась поодаль от цитадели, в лабиринте узких улочек и перенаселенных домишек, в которых занимались своими неприглядными делишками те, от кого воротила нос благонравная публика, но кто подмял под себя ту часть города, куда обычно их не пускали. Собственно, башня представляла собой замок – древнее внушительное сооружение из грубого камня и черного железа, которое в прежние века само служило цитаделью.

Неподалеку от нее в лабиринте заброшенных домиков и складов стояла старинная караульная башня, настолько старая и всеми забытая, что ее перестали указывать на карте города еще сто лет тому назад. Ее первоначальное назначение благополучно забылось, и никто из тех, кто вообще знал о ее существовании, не обращал внимания на древний с виду замoк, который не давал ворам и попрошайкам приспособить ее под ночлежку, но в действительности был относительно новым и исключительно надежным, поскольку ему специально придали дряхлый вид. Людей, которым была известна тайна башни, во всем королевстве можно было пересчитать по пальцам одной руки.

В массивном, позеленевшем от старости замке отсутствовала даже замочная скважина. Но Конан ощупал его опытной рукой, нажав на скрытые в определенных местах кнопки. Дверь беззвучно отворилась вовнутрь, и король шагнул в темноту, захлопнув дверь за собой. Будь здесь освещение, башня показалась бы пустой – полый цилиндр, сложенный из грубых камней.

Конан шагнул в угол со сноровкой, выдававшей близкое знакомство со внутренним устройством башни, и нашарил выступ на каменной плите пола. Подняв его, он без колебаний шагнул в открывшееся отверстие. Ноги его нащупали каменные ступени, уводившие вниз, в узкий туннель, ведущий в подвальные этажи Железной Башни, которая располагалась в трех кварталах отсюда.

Колокол цитадели, который звонил только в полночь или в случае смерти короля, вдруг издал гулкий удар. В тускло освещенной комнате Железной Башни отворилась дверь, и в коридор вышла какая-то фигура. Внутреннее убранство башни было столь же непривлекательным, как и вид снаружи. Ее массивные стены были грубыми, на них отсутствовали какие-либо украшения. Плиты пола истерлись под ногами тех, кто, спотыкаясь, брел по этим коридорам, и сводчатый потолок терялся в полумраке, который не могли рассеять редкие факелы, торчащие в нишах.

Человек, с трудом тащившийся по коридору, полностью соответствовал окружающей обстановке. Он был высоким мужчиной крепкого телосложения и кутался в облегающее платье черного атласа. На голову он надел капюшон с двумя отверстиями для глаз. Наряд довершала свободная черная накидка, а на плече он нес тяжелый топор, который, судя по непривычной форме, не годился ни для боя, ни для мирного труда.

Пока он шествовал по коридору, навстречу ему попалась согбенная фигура брюзгливого старика, сгибавшегося под тяжестью пики и фонаря, который он держал одной рукой.

– Мастер палач, вы совсем не так пунктуальны, как ваш предшественник, – проворчал он. – Только что пробило полночь, и мужчины в масках уже прошли в камеру миледи. Они ждут вас.

– Эхо колокольного звона еще не успело затихнуть, – ответствовал палач. – И пусть я не могу вскакивать и мчаться на зов аквилонян с такой прытью, какая отличала собаку, что занимала эту должность до меня, но у рука у меня все такая же верная. Возвращайся на свой пост, старик, и занимайся своими делами, а мои предоставь мне. Клянусь Митрой, они мне больше по вкусу, ведь ты бродишь по старым холодным коридорам, подглядывая в ржавые замочные скважины тюремных камер, а вот мне сегодня ночью предстоит снести с плеч самую красивую головку в Тарантии.

Стражник заковылял дальше по коридору, что-то ворча себе под нос, а палач возобновил свой путь с прежней неспешностью. Через несколько шагов он достиг поворота и машинально отметил, что дверь слева приоткрыта. Если бы он дал себе труд задуматься, то понял бы, что дверь приоткрылась уже после того, как по коридору прошел старый стражник. Однако же размышления не входили в его обязанности, посему он собрался двинуться дальше, но тут заметил некую несообразность. Впрочем, было уже слишком поздно.

За спиной его раздались крадущиеся шаги и послышался шорох ткани, но, прежде чем он успел обернуться, чья-то рука обхватила его за горло, так что крикнуть он не мог при всем желании. В последний момент он еще успел отметить чудовищную силу нападавшего, против которой он оказался совершенно беспомощным. Он почувствовал, как в спину ему уперлось острие кинжала.

– Немедийская собака! – прошептал ему на ухо захлебывающийся ненавистью голос. – Ты уже отрубил последнюю аквилонскую голову!

И это было последнее, что он услышал в своей жизни.

В темной камере, освещаемой только чадящим факелом, трое мужчин окружили молодую женщину, которая, стоя на коленях на охапке тростника, брошенной прямо на каменные плиты пола, диким взором смотрела на них. Одета она была очень скудно; золотистые локоны волнами ниспадали на алебастровые плечи, а запястья были связаны за спиной. Но даже в неверном свете, несмотря на угнетенное состояние, девушка поражала своей красотой. Она стояла на коленях, молча глядя расширенными от страха глазами на своих мучителей. А те закутались в накидки и надели маски. То, что они собирались сейчас совершить, следовало делать с закрытым лицом, даже на покоренной территории. Впрочем, она хорошо знала всех, но это не должно было волновать никого – после сегодняшней ночи.

– Наш сюзерен милостиво предоставляет вам последний шанс, контесса, – сказал самый высокий из трех мужчин, разговаривавший по-аквилонски без акцента. – Он поручил мне передать, что, если вы смягчите свой гордый нрав, он раскроет вам свои объятия. Если же нет…