прислала мне пакетик печенья и открытку, предназначенную девятилетнему мальчику – с гоночной машиной на лицевой стороне.

Так вот, прямо по длине прихожей квартиры Ричи я прошелся по нему, как швейная машинка, заставив его блеять. Руки мои были в резиновых перчатках для мытья посуды, потому как я понимал, что руки будут скользить на пластиковых ручках ножниц. Воткнул и вытащил, воткнул и вытащил, воткнул и вытащил! А когда он замер и стал сползать по стене прихожей, прежде чем завалиться в свою скромную гостиную, я сбоку всадил ножницы глубоко ему в шею, а потом закрыл дверь, пока толстяк не перестал кашлять и давиться свистящей одышкой.

Тяжелый, вонючий мерзавец, поросший по спине, как козел, жесткими черными волосами, с широким, податливым, мясистым лицом, что когда-то насмехалось и ухмылялось, но я разделал его, чтобы вынести из квартиры по частям. Невероятно, но, когда я соединил его тушу в ванной, он ожил на мгновение, чем перепугал меня до полусмерти. Впрочем, ненадолго его хватило, и я закончил все секаторами, которые были хороши для мяса. Я нашел их на кухне под раковиной.

Три ходки я сделал: одну в старый зоопарк, который должны были закрыть много лет назад, где бросил куски в заросший вольер казуаров (там находились три птицы), одну ходку – туда, где морские чайки устраивали драки возле сливной трубы, и еще одну к домику «Морских скаутов» – с головой, которую похоронил рядом с военным мемориалом так, чтобы Ричи всегда мог посмотреть на место, где закрутил бал.

Добравшись домой, я запер Луи на чердаке, поснимал все дымоуказатели и, открыв окна, сжег в кухонной раковине всю ее одежду, кроме лучшей пары колготок на выход. Прошелся по дому, собирая все ее вещи, и то, что не выбросил в мусорные баки, пустил на милостыню.

Прежде чем оставить Луи, рычавшую, как дикая кошка, на чердаке среди наших старых рождественских украшений, я сказал ей, что, возможно, увижу ее в нашем новом доме, когда найду его. Я спустился по лестнице, надел ее дамские часики на руку и прислушался к их быстрому тиканью: бились, как сердце, готовое разорваться. Внутри горки маленькие черные воины ударили своими деревянными ручками в кожаные барабаны.

Луи все еще царапала ногтями фанерный люк чердака, когда я вышел из дома только с одним чемоданом.

Лиза Татл в 1970-е жила в Остине, в 1980-е – в Лондоне, а с 1990-х обитает в сельской глубинке Шотландии.

Ее рассказы были отмечены наградами и щедро включались в антологии. Первый ее роман, «Шторм в Гавани ветров», написанный в сотрудничестве с Джорджем Р. Р. Мартином, вышел в свет в 1981 году, с тех пор он переведен на многие языки и часто переиздается. Ее последний роман, The Curious Affair of the Somnambulist and the Psychic Thief («Необычная история любви лунатички и вора-экстрасенса»), открывает новое направление, он первый в серии фантастических детективов, берущей начало в 1890-е годы. Книга была запланирована к выходу в свет в 2016 году.

Никогда никому не говорила, что знала его; если честно, я его вообще едва знала.

Случилось это более двадцати лет назад, когда мне было двадцать два и я была помолвлена с Маршаллом, которого не было все лето: он стажировался за пределами штата. Наше надвигающееся расставание подтолкнуло его сделать предложение. Мы любили друг друга, и все такое, три месяца ничего не менялось в наших чувствах, однако формальное обручение было лучше, оно не оставляло места сомнению.

У меня никогда и мысли не мелькало быть неверной, я и не представляла, что могла бы подвергнуться искушению. Так что не могу объяснить, отчего, когда этот миловидный, но низенький, темный и чумазый тип (он не мог бы быть более несхож с Маршаллом) взглянул на меня и наши глаза встретились, я в ответ повела себя так, будто зашла в тот бар, отчаянно желая подцепить какого-нибудь парня. На самом же деле я была там только потому, что рассчитывала с подружкой встретиться (как раз она-то и хотела послушать этот оркестр), а она, увы, в последний момент хвостом вильнула.

Когда он подошел, я позволила угостить меня низкоалкогольным пивом, и мы разговаривали, насколько только это было возможно в том шумном месте: я едва ли хоть слово слышала из того, что он говорил, только это значения не имело, потому как тела наши вели свой собственный разговор. Когда он указал на мятую пачку сигарет в кармане своей рубашки, я пошла с ним на улицу. Мы сидели в моей машине и целовались около часа. Больше, чем до поцелуев, дело не дошло, но и того хватало с лихвой.

Ему надо было идти (оркестр начал второе отделение), и он спросил, не подожду ли я его. Не смогли бы мы после представления провести время вместе?

Я вдохнуть не могу, голова кругом, опьяневшая от его поцелуев, – согласилась.

Но в бар с ним не пошла. Села за руль и уехала. В окне нашей квартиры, когда я подъехала, не было света. Я вспомнила: Лорен ушла на ночь со своим хахалем. Так что я дальше покатила. Не знаю, долго ли я ехала – мимо знакомых мест и вокруг кампуса, где когда-то жила студенткой, пока не оказалась в окрестностях мне не знакомых, где темные петляющие дороги возвращались обратно к самим себе или оказывались тупиками. Я вела машину безо всякой цели, куда глаза глядят, пока наконец не вернулась обратно на стоянку позади бара, а он стоял там и курил. Лицо его засияло, когда он меня увидел.

– Я уж было решил, что ты передумала, – сказал он, забираясь в машину. – Зарок себе дал: еще одна сигарета.

– Я, видно, чокнулась. У меня же хахаль есть, то есть жених мой.

– Но его здесь нет, а я тут. – Он положил руку на мою ногу. – Нам нет нужды что-то вытворять. Мне бы хотелось узнать тебя поближе и провести с тобой какое-то время. Просто – чего только захочешь. Через пару дней я уеду. И уж точно я не хочу испакостить твою жизнь.