Аманда стала последней жертвой Мясника.

Впрочем, такого известия не последовало. Стивен Джимсон упорно твердил, что никогда не говорил с Амандой, что и видеть-то толком ее никогда не видал, и не было никаких улик, чтоб доказать обратное. Мясник-из-Парикмахерской получил пожизненное заключение по трем обвинениям в убийстве и пяти – в сексуальном насилии с особой жестокостью, однако Аманда Руан по-прежнему не была найдена, и никто никак не мог сообразить, что с ней случилось.

Я искала в Интернете «Лион-на-Мер убийство», потом «Лион-на-Мер Руан», просмотрела множество статей, ничего, по сути, не найдя. В Лионе-на-Мер произошло убийство в 2009 году, мужчина из охотничьего ружья застрелил своего брата на автостоянке местного пивного ресторана: тем завершился их спор из-за собственности, что разгорался с перерывами в течение двадцати лет. Были и Руаны в Лоне-на-Мер, хотя ни один из них, похоже, не был связан с убийством на почве собственности. Беренис Руан была кем-то вроде государственной служащей. Марсель Руан занимался консультированием по компьютерам. Джинн Руан была независимым фотографом. На ее сайте имелась страничка с перечислением всех ее последних выставок, а также галерей фотографий, посвященных в основном, похоже, заброшенным зданиям и заброшенным строительным площадкам. На фото в разделе «О себе» видна была женщина, чья внешность поразила меня таким сходством с Амандой, что я едва не закрыла заставку по ошибке. Приглядевшись к изображению внимательнее, поняла, что была не права в этом отношении: у некой Джинн Руан имелось поверхностное сходство с Амандой, но только и всего – поверхностное, возможно, родственное сходство, но не более того.

Пожалела, что не попросила у Селены адрес ее электронной почты, чтоб можно было с ней связаться. Подумала, не будет ли фото французской женщины-фотографа достаточным поводом позвонить ей, и решила, что нет. Будь я разумной, так признала бы, что пора забыть обо всей этой истории.

Вместо этого я думала о несуществующей лечебнице Уолси, о многих сотнях подарочных альбомов, писем и открыток, от которых пришлось избавляться, когда ее закрыли. Вероятно, ящики писем, написанных бывшим пациентам или полученных от них. Ныне некоторые из них умерли, или выздоровели, или дёру дали, живя «в сообществе», или настолько далеко зашли в своих иллюзиях, что стали совершенно иными людьми. Ящики писем, что никогда не доставлялись или никогда не отправлял.

Я думала о мертвых письмах мертвецов, тысячах миниатюрных миров и бумажных замков, хранимых тайн, доверенных мечтаний и древних неприязней. Письмах, горящих на кострах и забытых на чердаках, отправленных на свалку или виновато хранимых в чемодане под кроватью, пока в конечном итоге не будут уничтожены равнодушным внуком, когда владелец чемодана тоже испустит дух.

В конце концов позвонила мне Селена:

– Понимаю, это должно звучать странно, но не могли бы мы встретиться?

Я выждала несколько секунд, прежде чем ответить, как, понимала, и должна была.

– Это еще зачем?

– Я поискала сведения о вас в Интернете, – сообщила Селена. – И нашла ту статью о вашем отце и о том, как он умер. Просто хотела сказать, что я понимаю вас. Понимаю, что значит потерять отца. Не вообще, я хочу сказать, а когда он не… когда он не тот, каким был.

Селена выглядела старше, чем на фотографиях. Я вовсе не хочу сказать, что она прибавила в возрасте – это мы все делаем. Я говорю о том, что она выглядит в согласии с собой (в согласии с ее собственным телом), на что фото миленьких девочек-школьниц даже не намекают.

Ее наряд – прилегающий брючный костюм с трикотажной кофточкой – в глаза не бросался, но подходил ей безупречно. Особенно потрясающим было кольцо с рубином у нее на пальце. Сейчас она совсем мало походила на Аманду, и все же во мне окрепло убеждение, что, сиди Аманда в данный момент напротив меня в кафе, она по-прежнему выглядела бы так же, как и на всех этих старых газетных фото: не накрашенной и слегка неряшливой, не совсем от мира сего, в котором принуждена обитать.

И уж она-то не подбирала бы слова с тем же тщанием, что и Селена: не потому, что более разговорчива, а потому, что не ведала бы ни смущения, ни раздумий, что за чертовщина ей на ум пришла пригласить совершенную незнакомку встретиться за кофе. Я позаботилась о том, чтобы наверняка прийти в кафе первой, так что к прибытию Селены уже сидела за столиком. Не хотелось, чтобы на всей нашей встрече отразилось ее ошибочное представление о моей немощности.

Немощность! Вот словечко-слизняк, и как же я его ненавижу! Я попала в автокатастрофу. За рулем сидела моя подружка, Аня. У меня повреждение позвоночника. Развязка такова, что на ногах я способна пробыть всего минут пятнадцать, после чего – нестерпимая боль. Иногда приходится пользоваться каталкой, однако не слишком часто. Врачи, похоже, согласны в том, что ни последствия травмы, ни боль хуже не станут, с чем мне весьма повезло, если принять во внимание все варианты исхода. Аня погибла, как говорится, на месте, однако, надеюсь, вы простите мне мое нежелание делиться тем, к чему это на самом деле привело.

Кафе, в котором я предложила Селене встретиться, попросту единственное поблизости место, до какого я уверенно прошлась бы пешком туда и обратно, не рухнув, сложившись пополам, на тротуар. По счастью, кофе в нем до того хорош, что почти криминалом отдает.

– Вы хотели сказать, что мой отец сошел с ума и подорвался. Гадости случаются.

Я видела, как она вспыхнула: