Должно быть, я задремал, несмотря на видение, не оставлявшее меня и не прояснявшееся, потому как проснулся я в два часа ночи с минутами. Было такое ощущение, словно я услышал, как нечто не особенно заметное двигалось в темноте. Единственный свет исходил от худосочных цифр на прикроватных часах, он еще больше усиливал темноту. Пока нащупывал шнур над кроватью, показалось, будто собираю пальцами нечто вроде сажи. Добравшись до шнура, принялся оттирать все пальцы разом. В свете часов я разглядел, что не так плотно задвинул ящик, как мне представлялось, поскольку по нему пролегала тень, словно тонкая полоска земли. Наверняка просто оттого я так до конца и не проснулся, эта самая щелка черноты и выглядела такой беспокойной. Потянувшись с кровати, захлопнул ящик и принялся оглядывать номер. О чем он мог мне напомнить? Потом я понял, точнее, даже больше того, всплыло в памяти, как я в первый раз самостоятельно остановился в гостинице.

Я был тогда, более полувека назад, в Харрогейте на конференции по научной фантастике. После я десятки лет почти каждую Пасху ездил куда угодно в Британии, где проводились ежегодные конференции. Я проводил эти выходные, выслушивая, что полагалось по программе, и встречаясь со все более стареющими старыми друзьями, обычно в баре. Исчерпав программу дня, расходились группами по номерам и зачастую поиграть где-нибудь в гостинице в карты. Воспоминания об этом сняли скрепы с моей памяти, и я потрясенно ощутил, словно бы темная часть моего разума уступила, дав осознать, что я и впрямь встречался с Маллесоном в одни из таких пасхальных выходных. Люди, которым я звонил, чтобы порасспросить о нем, в конце концов были правы.

На конференции он значился не под этой фамилией. Когда он появился у стола, где играли в покер, на его карточке участника значилось: «Малефикус». «Зовите меня просто Малли», – просил он, разглядывая карточки на всех остальных, и разве не должен был я узнать эту кличку, когда услышал ее по телефону? Наверное, память подвела из-за того, что он, похоже, ждал от меня должного уважения к имени на его карточке. Сев за большой круглый стол напротив меня, он поймал мой взгляд и мизинцем левой руки указал на него; помню, слово было таким же бледным и толстым, как и его губы, но выглядело тверже. Его похожие на паутинки прядки седеющих волос, большеглазое и длинноносое лицо напоминали мне яйцо, давно и безнадежно залежавшееся. Его болтливая ухмылка была обращена ко мне, пока сдающий не стал раскладывать карты. Тогда я еще только начал выковывать в себе личность, которой, как броней, заслонялся от застенчивости, так что старался не обращать на Маллесона внимание.

Играл он, по-моему, не слишком хорошо. Всякий раз, когда был его черед открываться, он произносил: «Что принц носит»[20], – шутка, скоро ставшая надоедливой, а потом и раздражающей. Означала она полкроны, отнюдь не мизерную сумму денег по тем временам. Отвечая на чью-либо ставку, он махал правой рукой картам, зажатым в левой, – жест, обозначавший, возможно, неуверенность либо молчаливое пожелание. «Прощально машете своим денежкам?» – спросил, не выдержав, кто-то из его соперников, что ничуть не остановило Маллесона, особенно когда стало ясно, что он выигрывает большинство крупных кушей и проигрывает только те, что помельче. К полуночи несколько игроков бросили карты и отправились на поиски иных увеселений, и вскоре Маллесон, имея на руках «фул-хаус», выиграл особенно упорный торг и получил свой самый большой выигрыш. Владелец колоды решил, что это уж чересчур, собрал карты и унес их с собой. За ним потянулись и остальные игроки, меня же Маллесон задержал, обратившись с вопросом:

– А вы не писатель ли? – Мне тогда нечем было похвастать в сравнении с такими авторами в программе конференции, как Муркок, Браннер, Балмер, Табб. У меня вышла одна-единственная книжица да несколько рассказов были напечатаны под моим именем, так что я не мог не почувствовать себя польщенным, когда Маллесон произнес: – Я искал кого-то вроде вас.

– В эти выходные таких тут хватало.

– Не таких, как вы. – Я уже готов был искупаться в лучах славы, когда он пояснил: – Они здесь ради научной фантастики, а не фантастики оккультной.

Я и впрямь чувствовал себя на конференции изгоем. Я нашел одного книжного дельца, который приглядывался к фэнтези наряду с научной фантастикой («Сай-Фай Фо Фам»), но и тот едва касался ужасов. Еще годы пройдут, прежде чем Пасхальные конференции увидят первое издательство в моей области, «Хоррид Вариорум», век которого был удручающе краток, даром что ему даже пришлось раз сменить название на «Рарум скарум». Все равно я уже почти утвердился в том, что никогда не спутаю свою писанину с действительностью, и тут Маллесон указал на свою карточку.

– Вам ведь известно, что означает это имя?

Я не был вполне в себе уверен, чтобы указать ему на ошибку в слове.

– Какой-то преступник по-латыни, верно?

– Это уж мертво давным-давно. Я полагал, вы лучше осведомлены. – Он вперил в меня взгляд, словно давая возможность исправиться, и спросил: – Что означает «малефика»?

В те времена меня легко было заставить почувствовать себя школяром, которого спрашивает учитель.

– Ведьма?

– Точно, колдунья. Я знал, что вам известна оккультная история. Это из нее вы взяли название той мерзкой книжки, «Молот ведьм»[21]. Как видите, я воскресил это слово.

– Что ж, здорово. – Вот и все, что я смог выдавить из себя в ответ.

– Я знал, что вы так посчитаете. Людям нашего типа нужно держаться вместе.