дерьмовей. Ты не при делах, конечно, только все равно влип. И верно сказал, мы тут надолго застряли. Есть хочешь?

– Хочу.

Таннис развернула вощеную бумагу. Сало, как и учил Войтех, она нарезала тонюсенькими полупрозрачными ломтиками. Аккуратно очистив луковицу, она разделила ее пополам. И хлеб, почти свежий, слегка примявшийся только, разломала.

– Вот. – Она протянула Кейрену ломоть, и сало дала, и луковицу, и фляжку протянула.

За водой придется тащиться к старому колодцу, Таннис очень надеялась, что за прошедшие годы он не успел зацвести.

– Что это? – Кейрен приподнял тонкий ломтик, понюхал и брезгливо скривился.

Чеснок ему не нравится? Так с чесноком вкуснее, и вообще, сало у папаши Шутгара хорошее, правильное. Так Войтех говорил, и Таннис ему верила.

– Сало.

– Что?

– Свиной жир, – подсказала она, отправляя кусок в рот. – Засоленный. С приправами.

Вкусный и сытный.

Таннис заставила себя жевать медленно.

– Это едят? – Кейрен покосился на нее, словно подозревая в том, что Таннис желает его отравить. И сам себе ответил: – Похоже, что едят… знаешь, я бы предпочел что-нибудь более привычное.

– Что?

Таннис вторые сутки на ногах, и лечь выйдет не скоро. А этот морду кривит. Не хочет есть, пусть себе не ест.

– Например, омлет… или хотя бы сэндвич… согласен просто на белый хлеб с маслом.

Омлет ему…

С гренками и этими, как их, лобстерами.

– Но, кажется, мне придется довольствоваться тем, что есть. – Кейрен зажал пальцами нос и зажмурился. Кусал он осторожно и жевал так, что Таннис испытала острый укол жалости.

Тяжело ему придется-то. Ничего, как-нибудь да привыкнет.

– Специфично, – сказал он, с явным трудом проглотив завтрак. – Знаете, в моем клубе подают крайне любопытное блюдо. Жареные ягнячьи яички. И находятся охотники, которые утверждают, что вкус этого блюда всецело искупает некоторую его экзотичность. Но я так и не решился его попробовать.

Жареные яйца барана? Мерзость какая. Таннис передернуло от одной мысли о том, что кто-то такое ест.

– В следующее свое посещение, возможно, и рискну.

– Жуть, – буркнула Таннис.

А Кейрен лишь пожал плечами. Он доедал быстро, откусывал большие куски и, не прожевывая, глотал.

– Я потом каши сварю. – Ей вдруг стало совестно, самую малость, конечно, но все же… он нежный, к той жизни, к которой Таннис привыкла, вовсе не приспособленный, но держится хорошо. – Овсянку ешь?

– Кажется, – Кейрен смотрел на жирные пальцы и решился, вытер об одеяло, – я скоро буду есть все.

А к луковице и не прикоснулся.

Ну и дурень.

Вслух Таннис ничего не сказала, но, дожевав свою половину, демонстративно облизала пальцы.

– Вы весьма непосредственны, – заметил Кейрен, возвращаясь к почти погасшей лампе. – Но в чем-то это импонирует.

Если он ждал, что Таннис оскорбится, то не дождался. Ей было чем заняться. По-прежнему молча она вытащила оцинкованное ведро и, усевшись на лавочку, принялась его чистить. Ей нужно было сорвать на ком-то свое раздражение, если не на Кейрене, то на ведре. И грязь под скребком отходила легко.

– Возможно… – Кейрен взъерошил волосы. – Я мог бы поучаствовать в организации нашего… быта. Помочь вам… тебе.

– Чем?

– Не знаю. – Он пожал плечами, и одеяло свалилось на землю. – Ты скажи чем.

– Для начала помолчи хотя бы пять минут.

Раздражение прорывалось. И скребок, вывернувшись из пальцев, упал.

– Проклятие! – Таннис пнула ведро, которое от пинка откатилось к клетке, Кейрен поднял, поставил и, убрав руки за спину, кивком указал на ведро.

Он и от решетки отступил.

Издевается?

– Знаешь что?