Он опускает плечи, и я готовлюсь к удару. Сейчас он будет орать. Про то, как я никогда ничего не воспринимаю всерьез, не проявляю уважения. Когда он оборачивается, я пячусь, и он хватает меня за плечо:

– Тезей, если ты сейчас выйдешь за дверь, никто тебя удерживать не станет.

Смотрю на него. Глаза у него сверкают, только что не прыгают за очками. Никто меня удерживать не станет, говорит он. Может, и станет, а может, и нет. Если я попытаюсь, Бёрк, поди, бросится за мной с канделябром наперевес, и вся история превратится в игру «Улика»[27] , только в реальности. Мягко высвобождаюсь.

– Скажи маме, – начинаю я и осекаюсь. В голове пусто. На миг всплывает ее лицо – и исчезает. – Не знаю. Скажи ей что-нибудь хорошее.

– Тук-тук, – говорит Томас и просовывает голову в дверь.

Когда он появляется весь, а следом за ним Кармель, я не могу сдержать улыбку. Они оба в длинных красных рясах, капюшоны откинуты на спину, рукава, свисая, закрывают пальцы.

– Вы, ребята, выглядите как рождественские монахи, – говорю. У Томаса из-под подола торчат носки «конверсов». – Вы в курсе, что вам не обязательно это надевать?

– Мы не хотели, но Колин психанул. – Кармель закатывает глаза. – Они реально тяжелые. И кусачие.

Позади нас Гидеон снимает свою рясу с вешалки и надевает ее, перетягивая в талии и расправляя на спине капюшон. Затем берет один из поддельных ножей с бархатной подложки и затыкает за веревку на бедре.

– Каждому из вас полагается по ножу, – говорит он Томасу и Кармель. – Они уже наточены.

Ребята переглядываются, но ни один не зеленеет, когда они подходят и берут по клинку.

– Я разговаривал с дедушкой, – докладывает Томас. – Он говорит, мы идиоты.

– Мы?

– Ну, в основном ты.

Улыбаемся. Пусть я идиот, но Морвран будет следить за нами. Если Томасу потребуется защита, дед и через океан сумеет ее послать.

Откашливаюсь:

– Послушайте, я… я не знаю, в каком мы будем виде, когда вернемся. Если они попытаются что-то сделать с Анной…

– Я абсолютно уверен, что Анна способна порвать орден в клочья, – говорит Томас. – Но просто на всякий случай – я знаю пару фокусов, чтобы их затормозить.

Кармель улыбается:

– Надо было мне свою биту взять. – И тут у нее делается странное лицо. – А кто-нибудь подумал, как мы доставим Анну обратно в Тандер-Бей? – спрашивает она. – В смысле готова спорить, что паспорт у нее просрочен.

Ржу, и остальные тоже хохочут, даже Гидеон.

– Вам двоим пора, – говорит он и машет в сторону двери. – Мы будем сразу за вами.

Они кивают и, проходя мимо меня, касаются моего плеча.

– Мне надо просить тебя позаботиться об их безопасности, если… – спрашиваю я Гидеона после их ухода.

– Нет, – отвечает он и опускает мне на плечо тяжелую руку. – Клянусь, не надо.

За день это место постарело на столетие. Электричество сменилось свечным освещением. Свечи мерцают на стенах коридоров и отражаются от каменной поверхности пола. Деловые костюмы тоже исчезли; все встречные облачены в рясы, и каждый, мимо кого мы проходим, делает благословляющий или молитвенный жест. Я никак им не отвечаю. На ум приходит один-единственный жест, но он кажется несколько неуместным.

Мы с Гидеоном перемещаемся по лабиринту коридоров и анфилад, пока не останавливаемся перед высокими дубовыми дверями. Не успеваю я поинтересоваться, где орден хранит таран, как двери распахиваются изнутри, обнаруживая каменную лестницу завивающуюся вниз, во мрак.

– Факел, – коротко бросает Гидеон, и один из стоящих у дверей протягивает ему требуемое.

Свет озаряет изящно вырезанные гранитные ступени. Я-то ожидал, что они окажутся темные, мокрые и примитивные.

– Осторожно, – говорю я, когда Гидеон начинает спускаться.

– Я не упаду, – отзывается он. – Зачем, по-твоему, я факел брал?

– Я не о том. Меня больше заботит, как бы ты не наступил на подол рясы и не свернул себе шею.

Он ворчит что-то насчет полной дееспособности, но ступает осторожно. Я иду следом и делаю то же самое. Факел факелом, а голова-то кружится. Перил нет, а ступеньки все вьются и вьются, пока чувство направления просто не отключается и я уже понятия не имею, как глубоко мы спустились. Воздух становится все более холодным и влажным. Такое ощущение, словно мы идем вниз по китовой глотке.

Дойдя до конца, нам приходится обогнуть стену, и сияние свечей внезапно бьет в лицо, когда мы вступаем в огромное круглое помещение. Свечи окаймляют стену тремя рядами: ряд белых, затем черных, а внутренний ряд складывается в узор из обоих цветов. Расставлены они на полках, вырубленных прямо в скале.